Следователь по особо важным делам
Шрифт:
— Я могу побеседовать с Залесским?
— По вашей линии, хотите сказать?
— В общем, да… Допросить.
— Это срочно?
— Срочно.
— Ну хорошо, недолго-можно. Только и я там буду.
За него в ответе, как говорится…
— Пожалуйста.
Хирург заглянул в палату и довольно бесцеремонно произнёс:
— Мамаша, повидались, достаточно… Мы и так сделали для вас исключение.
— Иди, мама, все будет хорошо, — услышал я голос Валерия.
Послышался звук поцелуя. Залесская вышла.
— Что с шофёром? — спросил Залесский у врача, когда мы вошли в палату.
— Плохо, —
— Голова не кружится? — спросил у Залесского врач.
— Нет.
— Не тошнит?
— Нет.
Хирург подумал минуту и бросил:
— Вы начинайте, а я сейчас вернусь. — И вышел из палаты.
Я сел на единственный стул.
— Игорь Андреевич, — начал Залесский вполне твёрдым голосом, — я вам сказал неправду насчёт Генриха… Когда вы мне сообщили, что он был восьмого июля в Крылатом, я понял все… Почему он посоветовал шантажировать Ильина, звонил специально из Североозерска, написали ли мы с Аней якобы предсмертное письмо… Какой же я был слепец! Но я никогда не мог предположить, что Генрих способен на убийство. Знал, что он деляга, не чист на руку, беспощаден… Но поднять руку на женщину! И таким ужасным способом!
— Он был двадцать пятого июня у вас дома?
. — Как снег на голову свалился. Я думал, что он не найдёт меня в Крылатом. Недооценивал его…
— А теперь, пожалуйста, по порядку. Откуда вы знаете друг друга, что вас связывало, о его визите двадцать пятого июня…
— Как познакомились? Отец был защитником по делу, по которому приходил Генрих. Полностью-Генрих Васильевич Глазков… Я не знаю точно, что было на процессе, кажется, кто-то изменил показания или ещё что. Короче говоря, отец дело выиграл. Генриху вынесли оправдательный приговор. Я учился тогда в десятом классе. В благодарность, что ли, но он стал меня опекать. Водил в рестораны, подкидывал кое-что из вещей. Куртку там, джинсы — это особый дефицит, — стильный плащ… В Одессе я в институт не поступил, срезался. Знакомые отца написали из Вышегодска, что там легко поступить в сельскохозяйственный институт. Мне было все равно. Диплом на самом деле нужен был родителям. Как же, сын обязан иметь диплом.
Короче, я уехал в Вышегодск, потерял Генриха из виду…
После третьего курса приехал на каникулы домой, встретил его на Дерибасовской. Он сказал, что перебирается в Таллин. Дал адрес… Когда у нас с Аней все началось, я вспомнил о нем. Поехали с ней к Генриху, как бы в свадебное путешествие… Он устроил нам такую жизнь, о! — у Залесского неожиданно прорвались одесские нотки.
— На такси в Тарту, — кивнул я, — обеды в «Паласе».
Записи Армстронга, Хампердинка…
Валерий посмотрел на меня с опаской: и это мне известно?
— И все бескорыстно, — продолжил он. — По дружбе…
Вы знаете, что произошло в то лето, когда я уехал в Одессу и не вернулся? Пристроиться мне было некуда, в голове романтика, жажда дальних странствий… Я написал Генриху, что хочу в загранку-это у нас так говорят. Он устроил меня на рыболовную флотилию в Атлантику… — Залесский замолчал, наверное,
— Тоже бескорыстно, по дружбе? — спросил я не без иронии.
— Нет, — ответил он с какой-то решимостью. — С Канарских островов-там у нас по договорённости с Испанией была база для отдыха и смены рыболовецких экипажей-я ему привёз чемоданчик. Небольшой такой. Передали…
— Кто передал? Из наших?
— Да. Что было в чемоданчике, я не знал.
— Сколько вы получили за эту операцию?
— Около двух тысяч рублей… Через год Генрих снова устроил меня в плавание. И снова я привёз ему чемоданчик…
— Вознаграждение?
— Три с половиной тысячи…
— Кто был отправитель?
— Я могу подробно все написать…
— Хорошо, вы это потом сделаете… Дальше?
— Генрих меня опять стал уговаривать в загранку. Честно говоря, я испугался. Таможня… Поймают с товаром — пиши пропало… Тогда по его поручению я стал разъезжать по городам, возить разное барахло
— Контрабанду?
— А черт его знает, где он доставал…
— Что вы возили?
— Лучше спросите, чего я не возил! — опять по-одесски воскликнул Валерий. — И часы японские, и жевательную резинку, и женские сапоги… когда платформа появилась…
Я постараюсь все вспомнить…
— Куда и кому и сколько, — подчеркнул я.
Залесский кивнул и продолжал:
— Был я как-то в Москве…
— Жили у Палий, — подсказал я.
— У Палий, — подтвердил он, — и встретил однажды на улице парня с нашего курса, Олехновича… Он мне про Аню рассказал. Что у нас, оказывается, ребёнок растёт и так далее… И все во мне словно перевернулось. Я понял, как запутался… Нет, вы представляете, узнать, что у тебя есть сын! Вспомнил Аню, светлую нашу любовь… Как я по утрам приносил ей полевые цветы… И махнул в Вышегодск. Подальше от суеты, Генриха, тёмных дел… Да, кстати, он меня в Москве надул, оставил без денег…
— И вы заняли у Ирины Давыдовны…
Залесский смущённо хмыкнул.
— Как раз был повод порвать с ним. — Он постарался вопрос о денежном долге Палий обойти. — Мы пошли с Аней в загс, продали домик за какие-то гроши и уехали в Крылатое… Очиститься, — он криво усмехнулся. — Наивная мечта. Но он и там разыскал меня.
— Об этом, пожалуйста, точнее, — сказал я.
— Он приехал двадцать пятого июня под вечер… Мы сели выпить, закусить. Аню я послал к Завражным. Мне там одна икона приглянулась. Не шедевр, но очень симпатичная… Генрих иконы собирал, тоже одна из статей его «бизнеса»… Анфиса Семёновна подарила Дне старинную икону, доставшуюся ей в наследство, «Параскеву Пятницу».
Генрих у меня её выпросил… Короче, нам надо было остаться вдвоём. Генрих напирал, что я должен участвовать в его махинациях. Ещё сострил, что из его «фирмы» не уходят, из неё выносят ногами вперёд. На испуг брал. Я стал отказываться. ТогДа он заявил напрямик: рано или поздно заметут. Надо, говорит, сматываться на ту сторону…
— Как это? — переспросил я.
— За границу, — пояснил Валерий. — Я сказал, что он с-ума сошёл… У меня ведь семья, ребёнок, Аня в положении… А слух у него — как у сторожевой собаки… Вдруг он сделал знак: молчи, мол. И, вылез в окно. Потом появился в окне и показывает мне на дверь. Я подошёл, открылДня стоит. Бледная, испуганная. Спросила, где Генрих.