Следствие не закончено
Шрифт:
Ведь и Ленка-псиша, и Аркашка-цыган, да и следователь Незлобин… даже сама я иногда ловлю себя на мысли: да было ли это?!
А вообще, если вы умный человек…
Уходите…
БАЛАШИ
Почти в каждом русском селе среди сотен незаметных крестьянских семей можно обнаружить семью, историю которой старики передают внукам как занимательный и нравоучительный сказ. Обычно такая изустная летопись фамилии, чем-то себя прославившей — силой ли богатырской, или нравом неукротимым, или передающимся из рода в род
Балаши…
Родословную семьи комбайнера Александра Тимофеевича Балашова мне поведал Егор Васильевич Воронков, тот самый, которого жители села Пастухова с полным основанием прозвали «справочным дедом». И действительно, шестидесятилетний конюх и сторож при райкоме партии знал историю всего захолустного когда-то уезда, а затем глубинного района так, как будто лично присутствовал при всех сколько-нибудь значительных событиях, происходивших в этой лесистой местности в течение первой половины нашего века.
— Вот вчера вы спросили меня: как это я сподобился прогулять всю свою жизнь в парнях, иначе сказать, на холостом положении? А я, помнится, ответил вам шутейно, как и прочим людям объясняю: дескать, пока гармонистом был, глаза разбегались на девчат, не знал, какую кралю себе в жены приспособить. Словом, как пел, так и жил:
Под окошком на бревне Девки спорят обо мне. Зря вы, девки, спорите, Вы меня не стоите!Именно. Ну, а когда годов да сознательности накопил, девки начали с глаз разбегаться. Выходит, сыграл на квита! А сказать не для смеху — по-пустяшному прожил я свой век, не жизнь получилась, а житьишко. И сам скоро спрячусь в домовину, и на земле не останется после меня ни ростка, ни семени.
Такими горькими словами начал Егор Васильевич свой рассказ про семью комбайнера Александра Тимофеевича Балашова.
Проселок, тянувшийся вдоль опушки леса, вдруг круто свернул в сторону и соскользнул в овраг, склоны которого неряшливо заросли мелким разнолесьем. Копыта лошади зачмокали по болотцу, потянуло застойной, погребной сыростью. Но вскоре тарантас выбрался на противоположный склон и углубился в чащобу Пастуховского лесничества. Под колесами начали глухо постукивать узловатые корневища, как бы переползавшие через дорогу, по обеим сторонам которой все выше и выше вздымались то медно-чешуйчатые стволы сосен, то подернутые плесенью лишайника вековухи-ели. В торжественной тишине бора и голос Егора Васильевича зазвучал глуше и проникновеннее.
— Дед Александра Тимофеевича — Прохор Семенович Балашов — и мой отец были не то чтобы приятелями: Балаши, они все, заметьте, на дружбу неподатливые, — а просто-напросто, когда из солдатей вернулись в одногод, рядом начали строиться, двор ко двору. Ну, а потом, как водится, по-соседски хаживали друг к другу покурить да побеседовать о том, как из шести пятаков да одного алтына сколотить целиком полтину. Это ведь сейчас наш брат приноровился к газете, и обсуждаем мы промеж себя всевозможные
Так и Прохор Семенович прожил бы, глядишь, свою жизнь обыкновенно, кабы не случай. А произошло это, сказать не соврать, году в девяносто втором. Так точно, на другую осень после большой засухи. Погода, помнится, была насквозь дождливая, и грязища образовалась такая, что люди и через улицу переходили только по крайней необходимости.
И надо же было приключиться греху, как раз в то непроходимое время и понесла нелегкая сила через наше село самого генерал-губернатора, да еще и с супругой. Правда, кони губернаторские были такие, что издали, кума, любуйся, а близко не подходи! Два жеребца, серые оба и от хвоста к гривке будто сметаной обрызганы. Злые кони, отличные!
И коляска, конечно, на рессорном ходу, с кожаным верхом и занавеской; ни дождь тебя не сечет, ни ветер. Словом, ездил губернатор не хуже, чем наш товарищ Рогаль в своей «Победе». А что скорости такой не было, так в прежнее время и вся-то жизнь крутилась и крутилась на одном месте, на манер ветряка. Бывало, до хороших годов доживет крестьянин, а спроси его: чего ты повидал за свою тягучую жизнь, мил человек? Тыр-пыр, а рассказать-то и нечего!
Вот почему о том происшествии — как губернатор в луже завяз — не только по нашей округе, а, можно думать, по всей губернии люди разговаривали целый год, как не больше.
А лужа та располагалась как раз против нашей усадьбы. Это топкое место мужики и не в такую мокрядь объезжали сторонкой, ну, а городскому кучеру откуда знать наши порядки!
Даже не подберешь слов объяснить, какая получилась канитель и возгласы, староста, конечно, побег по дворам сгонять народ на выручку, ну, а нас, ребятишек, и звать не надо: набежали со всех сторон к луже, как цыплаки на просо. А подале девчата сгрудились, которые побойчее. Каждому интересно глянуть на такой сеанс!
Правда, сам-то генерал оказался пустяковый по виду старец, вроде канашинского зоотехника. Зато супружница его — это была барыня на удивление: как завизжит, как начнет кучера своего молотить по спине кулаками!..
Ну, а высвободил губернатора из того приключения не кто иной, как Прохор Семенович Балашов.
То есть страшенной силы человек был тот Балаш. Даже, представьте себе, горбился от своей могутности. И вот, как перед глазами, выходит Прохор Семенович со своего двора в домашней холстинковой рубахе, босиком, в бороде солома, и даже не прикрыл картузом патлы свои рыжие. Словом, как спал на сеннике, таким и на люди объявился.
Ну, перво-наперво подошел к коням. Сбрую поправил, охлопал. Известно, господский кучер — одно, а артиллерист — другое. У него, брат, к лошади отношение!
А потом, видим, заходит наш Прохор Семенович сзади коляски, берется руками за рессоры, приподнял да как даванет вперед! «А ну, разом!»
Это надо же иметь такую силищу…
На что уж оглашенная баба была генеральша, а и ту взяла оторопь. Высунулась из коляски, смотрит на Балаша и только что не крестится с перепугу. Потом сказала мужу что-то не по-русски. А тот, значит, подзывает Прохора Семеновича к себе.