Следствие не закончено
Шрифт:
— Настенька, что с тобой, моя травиночка?.. Боже мой! Да ить это я, батя твой. Ну батя же…
Настя с трудом отшатнулась от дерева, взглянула на отца широко открытыми, но все еще пустыми глазами и безвольно припала к его плечу.
Волчица, а вслед за ней и Борис Иванович, уходя от загонщиков, вышли на «номера».
Волчицу убил капитан Ступак.
А Бориса Ивановича головинцы «взяли живьем».
23
В то же воскресное утро корреспондент областной газеты Гавриил
У станции его поджидали розвальни, застланные поверх соломы рядном. Приехавший за корреспондентом пастух Парфен и молодой, круглолицый, голубоглазый парень, слегка прихрамывающий на левую ногу, заботливо укутали корреспондента тулупом, и небольшая обмохнатевшая за зиму лошадка торопко затрусила по укатанной дороге. Вскоре после шлагбаума дорога спустилась на реку. Денек разгулялся совсем по-весеннему. Уже хорошо пригревало солнышко, подтачивая заснеженный склон берега. Над скованной льдом гладью реки струилась тончайшая дымка испарений.
Гавриил Осмоловский с удовольствием вдыхал напоенный мартовской свежестью воздух, щурил на солнце близорукие глаза и от хорошего настроения вел приятный для него и назидательный для спутников разговор, обращаясь преимущественно к престарелому Парфену:
— Животворная сущность нашего строя заключается в том, что любое полезное начинание одного человека увлекает за собой сотни, а иногда и тысячи других людей. В этом вся суть, дедушка!
— Правильные ваши слова, — охотно согласился с корреспондентом Парфен. — Мое пастушье дело, как говорится, коротенькое, а и то мерекаешь, чего бы такое сочинить скотине на пользу. В старое время, бывало, выгонишь стадо на поскотину, заляжешь под куст, и вся твоя забота. А теперича, товарищ хороший, не тот профиль: скажем, с утречка на росу гонишь, а как начнет припекать — норовишь к лесу подобраться, и вообще… Бабы, поинтересуйтесь, очень моей должностью довольны. «Ты, говорят, Парфен, у нас, как Паша Ангелина». Или взять нашего свиновода Максима Никаноровича Жерехова: да ведь он по опоросу, сказывают, всем датским свиноводам нос утер, на что уж те свиней выхаживать мастера!
— Про что я и говорю — это и есть сила примера, — прервал словоохотливого пастуха столь же словоохотливый корреспондент. — Я даже сознательно не хочу приводить в пример людей выдающихся. Таких, как та же Паша Ангелина или Макар Мазай. А вот возьмем вашего земляка, постойте, как его… — корреспондент пощелкал в рукавице пальцами. — Черепихин, кажется?
— Таких у нас в Новожиловке нет. Чивилихин если?
— Да, да, Чивилихин Сергей! — Осмоловский улыбнулся. — Это тоже показательно, что я не запомнил его фамилии. Таких тысячи!
— Героев-то Советского Союза? — недоверчиво переспросил Парфен.
— Парфен Ильич, ведь товарищ Осмоловский осведомленнее нас с тобой, — сказал пастуху молодой спутник корреспондента, до сих пор, казалось, рассеянно прислушивавшийся к разговору.
— Я имею в виду не только героев, а вообще знатных людей. — Осмоловский повернулся к молодому человеку. — Но суть даже не в этом. Насколько мне известно, ваш товарищ Чивилихин до награждения ничем особенным себя не проявил. Так ведь?
— Так, — подтвердил молодой человек и недовольно покосился
— Вот видите. А сейчас его поступок воодушевил другого вашего земляка, Головина Егора Васильевича. Вам-то трудно оценить значение всего происходящего на ваших глазах, но со стороны… А вам известно, что отряды лыжников появились уже в нескольких колхозах, за сотни верст от вашей Новожиловки?
— Так оно и должно быть, — с достоинством произнес Парфен.
— Да. Молодец Егорушка! — с улыбкой одобрил и молодой.
— Важно попасть в ногу со временем! — назидательно сказал Осмоловский. — Пройдет год, и, может быть, ваш Егорушка будет известен по всей Сибири, а новожиловские лыжники-головинцы прославятся на весь Советский Союз! Не верите… Так вот, молодой человек, простите, не знаю вашего имени…
— Чивилихин Сергей Ефимович, — ответил за молодого человека Парфен. — Неужто по карточке не признали? Он самый и есть, Герой Советского Союза.
— Да, да, да… Какая приятная неожиданность. То-то я смотрю — лицо знакомое. Я ведь вам, Сергей Ефимович, целый подвал в газете посвятил, — смущенно забормотал Гавриил Осмоловский. Не менее смутился и Сергей Чивилихин. Очень довольный произведенным эффектом, Парфен пояснил:
— Мы, признаться, его и не ждали, Серёньку-то, а он собрался по-военному, на четыре счета, да и приехал. Вот папашка-то обрадуется!.. И барышня одна тоже.
Парфен, хитро прищурив один глаз, взглянул на Сергея, потом на корреспондента, затем привстал в розвальнях, огрел лошадь концами вожжей, гаркнул молодо:
— Но-но, толстомясая!.. Топочи, не бойся, небось героя везешь до дому!
Веселее стали повизгивать полозья. Комья снега из-под копыт дробно застучали о передок. Сергей Чивилихин смотрел на убегающую вдоль по реке дорогу, на тайгу, подступающую к самому берегу, на знакомое с детства, а сейчас кажущееся родным лицо Парфена. Вспомнилось, что когда-то старый пастух отстегал его, мальчишку, за озорство, учиненное не им, а Егором Головиным. Отстегал больно и несправедливо. Но теперь даже этот невольно всплывший в памяти случай казался ничуть не обидным. Все радостнее становилось Сергею Чивилихину: вот она, родная сторонка, нетронутые просторы сибирской земли…
24
Насте все происходящее вокруг нее казалось странным и даже смущало ее. Подумать только — она, привыкшая всегда и всем прислуживать, сидит у себя в избе, словно уважаемая гостья, за столом на самом почетном месте, среди таких людей, как секретарь райкома, капитан Ступак и Герой Советского Союза!
Правда, Герой Советского Союза был ее брат, но Настя никак не могла снова ощутить в Сергее того родного паренька, которого можно было под сердитую руку отругать, а при случае и по спине звонко шлепнуть. Он очень изменился, ее брат Сергунька, очень. Вытянулся, пожалуй, похудел. Круглое, благодушное когда-то лицо осунулось и стало строже, очерствели губы, между глаз залегла заметная морщинка, а глаза — ну, только что по цвету они напоминали голубые и ясные, как небо, глаза, унаследованные Сергеем от матери. И все-таки это был он — прежний Чивиленок. Ну, конечно, вот он повернулся в сторону Насти, улыбнулся: