Следствие не закончено
Шрифт:
— …Правильно говорится: сколько ты волка ни корми, зверь все равно останется зверем!
Такими горестно и зло прозвучавшими словами закончил свой рассказ Пахомчику Михаил Громов.
Поскольку Константин Сергеевич, видимо, не торопился высказать свое мнение, сидел и пристально рассматривал злополучный целлофановый сверток, Михаил добавил:
— Вот и делай добро людям!
— Да-а, действительно: так обмануть своих… благодетелей!
Слова Пахомчика,
— Смеетесь над дурачками?
— Нет. Это не смешно. А вообще, дорогой товарищ Громов, дурак, разиня, простофиля — это типы социально опасные: от дурака в артели не велики потери, а дай дурню власть — наплачешься всласть!
— Понятно.
Пахомчик внимательно взглянул в насупленное лицо Михаила и неожиданно улыбнулся, что уже всерьез обидело парня.
— Конечно, у бригадира нет такой власти, как, скажем…
— …у прокурора!
Пахомчик рассмеялся. Помолчал, потом заговорил серьезно:
— Ну, поскольку ты, Михаил Иванович, ссылаясь на народную мудрость, приравнял Небогатикова к волку, хочу напомнить тебе еще одно изречение: повинную голову и меч не сечет.
— Жалко, вы не видели эту повинную голову! — от возмущения Михаил даже привстал со стула. — Ведь мы поручились за него перед всеми комсомольцами! Мы помогли ему освоить отличную специальность! И жил с нами, в общежитии. А оказывается, все поведение Небогатикова было… личиной!
— Личиной?.. Вот это слово действительно страшное — личина. Очень страшное!
На этом разговор Михаила Громова с Пахомчиком прервался, потому что в кабинете появилась секретарша Софья Казимировна Потоцкая.
— Пришли, — доверительно сообщила Потоцкая.
— Кто?
— Та самая женщина.
— А точнее?
— Ну, что проходит по делу Пристроева. И не одна заявилась.
— Позвольте, Софья Казимировна, ведь мы вызывали… — Пахомчик перевернул несколько листочков настольного календаря. — Ну, точно: Зябликова Е. А. — шестнадцатого к десяти часам.
— Говорила.
— Ну и что?
— Как глухому радио: у меня, говорит, на пятнадцатое заказан билет на самолет. И не куда-нибудь, а в самые Сочи летит активистка.
Последние слова Софьи Казимировны прозвучали, пожалуй, завистливо.
— Ну, уж если дамочка собралась в Сочи!..
— А мне когда прикажете явиться, товарищ Пахомчик? — спросил Михаил, крайне раздосадованный тем, что буквально на полуслове оборвался столь волнительный для него разговор.
— Видите ли, товарищ Громов, — так же официально отозвался Пахомчик, — поскольку вы на днях выезжали по моему поручению в село Заозерье, я полагаю, вам будет небезынтересно ознакомиться и с продолжением этой уголовно-романтической истории. Так что пока присядь, сынок, вот там,
За долгие годы практики Пахомчик научился почти безошибочно определять настроение появлявшихся в прокуратуре людей не только по первому обращению, но и по тому, как человек заходил в его служебный кабинет. Однако на этот раз появление, а вслед за тем и поведение «проходившей по делу гражданки» Константина Сергеевича несколько удивило. Евдокия Андрияновна Зябликова, в отличие от сопровождавшего ее Крутогорова, который в первые минуты держался стеснительно, зашла в кабинет прокурора с таким непринужденным видом, как будто надумала повидаться с добрым знакомым.
— Светоградскому златоусту Константину Сергеевичу Пахомчику — привет и уважение!
— Здравствуйте, товарищ Зябликова. — Пахомчик официально пожал протянутую руку. — Если не ошибаюсь, у вас имеется личная заинтересованность, — Константин Сергеевич подчеркнул слово «личная», — в деле Леонтия Никифоровича Пристроева?
— А вы никогда не ошибаетесь, высокое начальство! — пожалуй, уже с подчеркнутой бесцеремонностью заговорила Зябликова. — Не то что мы, как вчерашняя статейка в нашей газете озаглавлена, «рядовые труженики полей»!
— А почему такой тон? — строго спросил Пахомчик: поведение женщины показалось ему развязным.
— Устала я, дорогой товарищ прокурор: словно за трех доярок норму тянула. Второй день, поверите ли, толкаемся мы вот с ним по вашим «раям», а толку чуть. Куда ни придешь — у всех начальников время по минутам расписано: прямо огнем горят на работе, сердешные. А начисто сгореть не могут! А тут еще актив жару поддал… Может быть, присесть дозволите?
— Прошу. И вы, товарищ…
— Крутогоров Степан, по папаше — Федорович. Председатель колхоза «Партизанская слава», — по-солдатски, с четкой обстоятельностью отрекомендовался спутник Зябликовой.
— Знаю вас: и по вчерашнему выступлению, да и раньше много слышал о вашем колхозе. Похвального.
Пахомчик пожал руку Крутогорову, затем опустился в кресло, выжидающе закурил.
— Так вот, Константин Сергеевич, — нарушила несколько затянувшееся молчание Зябликова. — Я, конечно, пока не знаю, в чем вы обвиняете моих хлопцев.
— В злостном хулиганстве, — сказал Пахомчик.
— Только и всего? А позвольте полюбопытствовать: больше ни на кого не жаловался вам Пристроев?
Пахомчик ответил не сразу. Выдвинул ящик стола, достал рабочий блокнот.
— Прежде всего, товарищ Зябликова, хочу поставить вас в известность: за такие деяния Уголовный кодекс предусматривает лишение свободы на срок от двух до пяти лет! Если, конечно, нет смягчающих вину обстоятельств. Или наоборот — отягчающих!