Следствие не закончено
Шрифт:
Возникшую напряженную паузу нарушило появление Елизаветы Петровны с парующей суповой миской в руках. Это помогло Добродееву, несколько ошеломленному таким оборотом дела, снова обрести независимый вид и тон.
— Вот так чудо-чудеса — летит Фекла в небеса! — в обычной своей прибауточной манере заговорил Кузьма Петрович. — Сестра, оказывается, мы с тобой и не подозревали, что в нашей обители побывали грабители!
— Да что ты, Кузьма? Неужто… — Елизавета Петровна с живейшим интересом воззрилась
— Вот и я удивляюсь, — выразительно взглянув на сестру, подхватил Кузьма Петрович. — Мы, как говорится, ни сном ни духом, а тут… Между прочим, — голос Добродеева зазвучал наставительно, — я, как старший товарищ, да и… не посторонний для вас человек, рекомендовал бы вам, дорогой Михаил Иванович, поменьше доверять таким субъектам. И вообще… впрочем, полагаю, что мы с вами теперь отлично друг друга понимаем!
Михаил и сам не сумел бы объяснить почему, но последняя фраза будущего тестя ему не понравилась. И хотя Кузьма Петрович не хотел отпускать его, «слов наслушавшись, а пирогов не накушавшись», Михаил обедать не остался.
Впрочем, и сам Добродеев неожиданно утерял аппетит к «пище телесной». Проводив Михаила до выхода с террасы, Кузьма Петрович вернулся в комнату озабоченным. Хотел сесть к накрытому столу, но передумал. Бесцельно прошел к приемнику, машинально включил его.
«Внимание! Говорит Москва!
Начинаем передачу концерта по заявкам строителей. Мастера кирпичной кладки первого стройуправления города Перми Василиса Ползикова и Аверьян Лоскут хотят послушать классическую музыку. По вашей просьбе, товарищи Ползикова и Лоскут, передаем «Анданте кантабиле» Чайковского».
— И кому вкручиваете! — Добродеев сердито выключил приемник. — Нужно Аверьяну и Василисе ваше кантабиле, как мне… эти чертовы деньги. Не-ет, прямо сердце чуяло!
— Еще раз здравствуйте, Кузьма Петрович!
— Что, что такое?!
Услышав приветствие Лоскутникова, пробравшегося в комнату через внутреннюю дверь, Добродеев даже вздрогнул. И тут же рассердился:
— И что за манера у вас, товарищ Лоскутников: всегда возникаешь, словно бесплотный дух!
Однако Лоскутников словно и не заметил недовольства хозяина, заговорил с приглушенной тревожностью:
— Беда, Кузьма Петрович!
— Того и жди. Ну?
Лоскутников опасливо огляделся, подшагнул ближе к Добродееву.
— Только что опять заходил.
— Кто?
— Да он же, Крутогоров Степан. То есть будто осатанел мужик, до сих пор в себя не могу прийти!.. Придется, пожалуй, возвернуть.
— Чего?
— Деньги.
— Какие деньги?
— Ну… те самые, — Лоскутников выразительно кивнул головой на приемник. И очень удивился, когда Добродеев в ответ хохотнул,
— Нет у меня никаких денег, дорогой Яков Семенович!
— То есть как нет?!
— А точно по евангелию: бог дал, бог и взял! Так что к всевышнему и адресуйтесь.
— Напрасно шутить изволите, Кузьма Петрович. Не пришлось бы совместно плакать: нам с вами. Всех, говорит, выведу на чистую воду!
Слово «всех» Лоскутников произнес многозначительно.
Однако Добродеева, казалось, ничуть не озаботило такое предостережение. Кузьма Петрович неспешно прошел к буфету, достал оттуда начатую бутылку коньяку, два фужера.
— Присаживайся к столу, Яков Семенович. Сначала давай хлебнем армянского созвездия. Живее разговор пойдет.
— Благодарствую, Кузьма Петрович. Почки у меня.
— А у кого их нет. Только дороже всего ценятся телячьи — почки-то. Садись, говорю!..
До полной темноты затянулась застольная беседа Добродеева с Лоскутниковым. А закончилась так:
— Куда же все-таки поплывешь, Яков Семенович, — кверху или вниз по Волге-реке?
— Какая разница?
— Тоже верно. Теперь, брат, наш простой советский человек набрал силу, как в песне поется, «от Москвы до самых до окраин»… Кстати, чего мы с тобой в темноте сидим?
Добродеев поднялся из-за стола, включил люстру, что-то обдумывая, прошелся по комнате, задержался у приемника. Тоже включил. Задорно зазвучала ария из оперетты: «Сильва, ты меня не любишь, Сильва, ты меня погубишь…»
Озабоченность на лице Кузьмы Петровича сменилась обычной благодушной насмешливостью.
— Вот у кого надо учиться жить, дорогой Яков Семенович. Ведь кажется, весь земной шар людишки раскрутили в обратную сторону: атом расшибли вдребезги, на Луне, того гляди, забегаловку откроют, а эта прелестница как начала прельщать мужиков еще во времена ветхого завета, такой, гляди, и в коммунизм заявится. Сила!
— Да-а, характерец у вас, Кузьма Петрович, — завистливо глядя на Добродеева, подытожил встречу Лоскутников. — Не зря люди говорят: «С нашего Козьме — хрен возьме!»
…И все-таки, какой характерец ни будь, в жизни каждого человека обстоятельства иногда складываются так, что…
— Плохи наши дела, сестра. То есть никудышная создается атмосфера!
С такими тревожно прозвучавшими словами обратился Добродеев к Елизавете Петровне, когда она после ухода Лоскутникова вновь появилась в столовой.
— Вот-вот. А сколько раз я тебе говорила, — даже не дослушав брата, зачастила Елизавета Петровна, — что такие до добра не доведут: глаза завидущие, руки загребущие!