Следствие по магии 2
Шрифт:
— Куда засмотрелась?
— Да вот думаю. Почему одни отдыхают на речке с палатками и счастливы, а другие летят явно в «пять звезд» и смотрятся как на похоронах.
— Потому, что это модно. Потому, что это пафосно.
— И что? Портить себе жизнь?
— Я уже давно смирился, что мы живем в пору, когда больше нет выбора между добром и злом. Между хорошо и плохо. Между правдой и ложью. Когда я только родился, да и потом тьму веков, они были незыблемы!
Кощей смотрел куда-то мимо нас, может быть в ту тьму веков? Но встряхнулся и продолжил мысль.
—
— А человек?
— А человек чаще слаб, человек чаще смотрит на других, человек решает, глядя на "большинство голосов". И так, ловко дергая за ниточки через "большинство" легализовать любое зло и оправдать его большинством же. Окно Овертона, оно уже распахнуто на всю ширину. Большинство говорит, что мужеложство — не грех, а право. И это зло принимают за добро. Большинство считает, что ребёнок может менять пол. И это безумие принимают за норму. Продолжать можно бесконечно, но это самое гадкое из приходящего на ум. И кто что возразит большинству? Большинство всегда на первый взгляд убедительно. Особенно, когда другие категории, понятия добра и зла стерты и переплавлены. Если нету хорошо или плохо, то остаётся только много или мало: а следом — "как все, так и я".
От Кощея повеяло злостью. Глаза на миг пожелтели, кожа натянулась, очертив череп, ощетинились кости на пальцах, треснула чашка. Столько злости пополам с горем было в этих словах, в его мыслях.
— Яга говорит так: Моя хата с краю, пока петух не клюнет.
— Пару веков назад, я собрал все возможные пророчества, да и сейчас пополняю периодически. Среди прочего было древнее пророчество некого святого Антония Великого, уж не знаю на сколько он был Велик, но умен не отнять. Записал он свои слова еще в третьем веке: «Будут времена, когда люди будут безумствовать, а тому, кто не безумствует, скажут, что он обезумел, потому что не безумствует. И восстанут на него и будут говорить: "Ты безумствуешь", — потому что он не подобен им». И ты знаешь, когда читал, думал умом тронулся. Настолько это дико звучало. Да еще двадцать лет назад сдали бы в желтый дом.
— А почему ты думаешь сейчас по-другому? Не сдадут?
— Смотря где. Это болезнь, только что не физическая, но не менее опасная. Сама понимать должна, если принять болезнь — она тебя попросту убьёт. Если не лечить ее. Да какое-то время будет симбиоз, но болезни нужно развиваться, вот она и продолжит свое турне.
— А свобода? Такой ведь аргумент приводят?
— Поговори с Анубисом или Мораной, даже смерть не дает сто процентную свободу.
— Не спорю, интересуюсь и задаю максимально частые вопросы, которые мне задает молодёжь, особенно после митингов. Приходят такие и права качают.
— Удивительно, права то они качают, а вот обязанности забывают напрочь!
— Они искренне считают, что у родителей обязанности, а у них права. Я как-то осадила любителей «а вот при Сталине». Сидит передо мной нечто, на голове — взрыв на заводе красок, жует жвачку, как в лучших вестернах. Ну и это чудовище заявляет — «Свобода слова, свобода слова», как попугай. «Вот раньше я мог свободно пойти на демонстрацию». Ну я и достала конституцию СССР. Ты бы видел эти глаза после того, как я прочитала приговор «Расстрел».
— Ты на что ссылалась?
— Схитрила, на конституцию 1926 года еще РСФСР.
— А попугай?
— Выписали административку и отправили жаловаться родителям. Нам кажется пора?
Подхватив сумки, я все-таки задержала взгляд на девушке, она пила свой кофе, злая и грустная. Если посмотреть правде в глаза — она жертва большинства, но это ее вина. Мы сами делаем себя заложниками, своей трусостью, слабостью и смирением.
— Надеюсь летим не Победой? — догнала я Кощея.
— А ты летала?
— Нет, но много слышала.
Сам полет пролетел незаметно. Можно сказать, что меня разбудили, чтобы напоить, а потом на выход.
— Проснись, красавица, открой сомкнуты негой взоры…
— На встречу северной Авроры[1]… Уже долетели?
— Ты успела все проспать!
Грозненский аэропорт был очень маленьким, достаточно уютным и ремонтируемым. Таможня нам не требовалась, потому подхватив сумки вышли из здания. Залитое солнцем парковочное пространство и запах жары, отгороженный стеной кондиционеров. Южное настроение.
Ровно напротив входа, я обнаружила гигантскую парковку и небольшую мечеть, пока щурилась на нее, мои спутники высматривали кого-то на парковке. Я одна и подскочила:
— Кощей, дарагой, сколько лет!
Откуда-то сбоку к Кощею подкрался незнакомый мужик, ничуть не уступающий ему ростом, с черной бородой и волосами. Одет он был просто в джинсы и майку, но аура вокруг него заставляла прохожих пригибаться, а иногда и кланяться.
— Шайн — саг[2], рад видеть тебя друг!
— Ты ничуть не изменился, старший брат.
— Да и ты не постарел! — и они оба заливисто рассмеялись. Даже потеплело рядом, — Зоя, познакомься, мой очень старый друг Багдасар[3].
— Очень приятно!
— А кто эта красивейшая из звезд, затмившая собой солнце? Не был бы четырежды женат, украл бы эту божественную красавицу у тебя, Кощей!
— И получишь потом от всех, кого знаешь.
Ухмыльнулся колдун. Восточные славословия продолжались еще некоторое время. Подняли мне давление, горели даже уши! Вот тоже странность, вычурно, слишком сладко, не знаешь, как на такое реагировать, а самооценка взлетает до небес.