Следствие ведут знатоки
Шрифт:
— От этого света меня с души воротит! Ну, давай, кто кого!
Серый квадрат наползал на Багрова, но еще не вобрал его целиком. Томин надеялся, что противник не отодвинется в тень, что его удержит у двери стремление следить за Гусевым и Иваном Егорычем.
Кувырком кинуться на пол, выстрелить и попасть — не проблема. Но куда при этом угодит пуля, Томин поручиться не мог. Да убережет Багрова луна.
— Ладно, дуэль так дуэль, — притворно согласился Томин. — Но зачем торопить судьбу? Дуэль потерпит.
Три раза повторил
И уже по праву дуэлянта (а не инспектора МУРа) Томин спросил:
— Скажите, почему вы не явились в милицию, хотя дали слово жене?
— Этого ты не трожь! — запретил Багров.
Но дуэлянт Томин не послушался:
— Она сидела там, в дежурной части, и ждала. Принесла какие-то трогательные свертки с едой… Потом мы стали собираться за вами. Майя Петровна увидела, как заряжают пистолеты, и помертвела.
«И я обещал не стрелять в ее мужа… Ах, чтоб меня ободрало — обещал не стрелять!»
— Я пришел образумить вас, Багров.
— Замолчи, майор.
— Нет, раз начал, то договорю. Я ведь побывал в колонии и добрался до Калищенко. Калищенко — мразь и подлый врун!
— Кончай! — почти взмолился Багров, не в силах перенести еще один нравственный переворот.
— Минутку внимания. Мы намерены стреляться. Исход неизвестен, а перед смертью не врут. И я говорю вам: у вас нет дела в Новинске! Ни единый человек не допускает даже мысли о правоте Калищенко. Один вы. Почему?..
Багров забыл придерживать дверь, слушая Томина. Она покачивалась под ветром, все шире открываясь. Донесся скрип шагов. Багров выглянул.
— Кто там третий топает? — спросил без интереса.
— Наверное, шофер. Надоело ждать в машине. Но сюда никто не войдет, пока наш разговор не кончится… так или иначе.
Двое снаружи чувствовали, что находятся под наблюдением, и Гусев загодя подал знак шоферу, чтобы тот не бежал: нельзя было выказывать тревогу.
— Товарищ капитан, сейчас передали по рации…
— Потише, Андрей.
— Багров вооружен! Сбил мотоциклиста, взял пистолет…
— Мать честная! — ужаснулся Иван Егорыч.
Гусев выразился более энергично.
Оба дослушали подробности и по-новому поняли поведение Багрова. Эх, минут бы на десять — пятнадцать раньше! А теперь что сделаешь, когда майор у него!
Удалось ему? Не удалось? Какая внутри обстановка? Чем помочь?
Гусев надумал:
— Ты, Андрей, закури и иди спокойно, будто обратно к машине. Потом тихо-тихо кругом сарая. Найди сбоку дырку, щель. Разглядеть вряд ли, но, может, хоть расслышишь, что там. Если майор в опасности, махнешь нам. Будем врываться.
Участковый тоже надумал и даже более мудро:
— Михаил Терентьич! — крикнул
— Слышу… — отозвался Багров после паузы.
И участковому полегчало; верно он угадал: Багров боялся, что на нем уже висит покойник. Теперь психике — разгрузка, а значит, и майору помощь.
Действительно, у Томина крепла уверенность, что возможен мирный исход. Он говорил и говорил, а Багров слушал. Это было уже очень много — что слушал. Конечно, не все слышал. Что-то пролетало мимо ушей, что-то глохло в толще недоверия, но что-то все же просачивалось.
Терзаясь противоречивыми чувствами, Багров пристально всматривался в лицо человека, белевшее шагах в трех. Друг? Враг? Рука с пистолетом была почти опущена, ноги едва держали. Если поверить, то снова жить. Но как поверить?..
— Мне кажется, я понимаю вас, Багров. Сначала Пал Палыч кое-что объяснил насчет вашего характера. Потом люди в колонии. Потом я приехал в Еловск и дослушал про вас остальное. Вспомните, в критические моменты вас всегда губила водка. Вот и сегодня дорвались — и сошли с рельсов. Немудрено после недели в бегах. Но еще не поздно. Еще есть выбор.
«Скоро сам растрогаюсь от своего красноречия. Неужели не проймет?»
— Если собственной жизни не жалко, пожалейте жену! Я вот, признаться, пожалел: обещал в вас не стрелять. Потому и распинаюсь Так что можете без опаски меня ухлопать… Она и сейчас наверняка сидит, как я ее оставил — белая от страха, от горя…
— Эх, майор! Еще вопрос, за кого она боится.
— Ну почему вы верите Калищенке?! Ведь сами били его за подлый характер!
— Кабы один Калищенко. А когда родная… — и оборвал.
«Родная — кто? Не дочка ли, „усвиставшая на рысях“ неизвестно куда?!»
— Багров, что случилось после вашей встречи с женой? Ведь что-то же случилось! Скажите мне, может, вместе сообразим, где ошибка? Мы одни, между нами и останется.
Луна уплывала из окошка, и светлый квадрат сползал с Багрова и терял четкость.
Томин переступил с ноги на ногу и пошевелил пальцами в ботинках: подошвы стыли.
«Да-а, братец, мягкие тапочки только дома годятся».
В амбаре гуляли сквозняки. Дверь покачивалась с тихим басовитым скрипом.
«Давно бы уж назад ехали, кабы не уговоры. Досчитаю до двадцати. Если будет молчать, прямо назову Катю. Кто еще ему „родная“? А эта красивая злючка могла, могла!.. Раз. Два. Три. Четыре. Пять. Шесть. Семь…»
Ветер снаружи разыгрался всерьез. В амбаре зашептались обрывки бумаги.
«Майор, похоже, честно старается… Майя ждет в милиции… Гаишник жив… Господи, сколько еще сидеть… Катька, змея, могла и наврать. Как она потом за мной бежала, как звала… Я никого не убил. Хоть это хорошо… А зачем тогда все было? Тоска душит — сил нет… Но Майя ждет. Она меня ждет. Еще раз ее увижу…»