Следствие ведут знатоки

Лаврова Ольга

— Под дверью Томин мается, — с вопросительной интонацией говорит Пал Палыч.

У Саковина, в сущности, камень с души, история обещает разрешиться «бескровно». Но есть неудовольствие, что как-то оно все без него сделалось.

— Ладно! Зовите.

Знаменский выглядывает в коридор, машет Томину. Тот входит, пытается сориентироваться. Саковин показывает жестом, чтобы сел и слушал. И обращается к Знаменскому:

— Вам известны подробности? Заключение медицинской комиссии?

— Подробностями

драки не интересовался. А заключение… — читает по записной книжке: «Признан невменяемым в отношении совершенного деяния».

— Малахов?! — вскакивает Томин.

— Да-да, Малахов, — обыденно подтверждает Саковин. Он успел уже свыкнуться с нежданной новостью.

— Надо было давно догадаться! Кто в трезвом уме станет давать Паше взятку!

— Садись. Побольше выдержки. Что еще вы можете сообщить, Пал Палыч?

— Естественно, я поговорил с врачом. Невменяемость Малахова, — дальше он читает, — «…была связана с началом психического заболевания, в основе которого лежали склеротические процессы и почечная интоксикация. Проведенное лечение дало более или менее устойчивое просветление сознания, возврат к трудоспособности».

— И с чем же мы сегодня имеем дело? — спрашивает Саковин.

— Отвечу, опять же цитатой: «Возможные дефекты психики: в состоянии резкого эмоционального подъема или спада может быть склонен плоды собственного фантазирования считать реально происшедшими событиями».

— То есть склонен бессознательно завираться?

— Оригинальные у него фантазирования! — снова не выдерживает Томин. — Сумасшедший-сумасшедний, а воровать ума хватало! И две с полтиной раздобыл и перевел куда надо.

— Даже не знаю, что делать, — озадаченно произносит Саковин. — Какой из него, к шуту, свидетель?.. Но, с другой стороны, кто сказал, что он и теперь «того»?..

— Женя, надо поговорить! Нам бы какие-то зацепочки, дальше сами размотаем. Шишкин у меня уже на крючке.

— Я считаю, Евгений Николаевич, — поддерживает Знаменский, — надо попытаться добыть из Малахова истину. Пусть хоть искаженную. Если его начинает «заносить», это сразу заметно, мы сумеем отсеять фантазии.

— Ну… давайте попробуем, — соглашается Саковин.

— Разрешите предварительно один звонок. Это существенно.

Пал Палыч торопливо набирает номер.

— Знаменский беспокоит. Как у вас с шоферами?.. Да?.. Спасибо большое! — и кладет трубку очень довольный. — Помидоры вывезены на базар. Сданы Шишкину. И тогдашняя черешня тоже, — добавляет он для Томина. — И всем шоферам товар отпускал Васькин. Малахов сказал правду — при нем вагоны уже стояли пустые. А ведь все было подведено так, чтобы отвечал он!

— Один раз признали невменяемым… —

подает голос Томин.

— Вот-вот! Для того и держали! Привезут груз при Васькине, он сразу кинет налево, сколько успеет, потом заступает на смену Малахов и… оформляет недостачу. Ценнейший человек.

— Женя, я зову? — не терпится Томину.

— Зови.

Малахов входит все такой же стеснительный, немного робеющий. Саковин мягко приглашает его взглянуть:

— Иван Степаныч, вот есть у нас одна фотография, — он кладет на стол снимок.

— Это вы, — изумленно смотрит Малахов на Томина.

— Вы и я.

— Загадка. Не встречались же, — округляет он наивные глаза.

— Но перед вами фотография, документ, — говорит Саковин. — Как вы можете это объяснить?

— Не знаю. А вы? — снова адресуется он к Томину.

— Я тоже забыл.

— Загадка. Улыбаюсь. Выгляжу хорошо, да?

— А вы часто фотографируетесь? — спрашивает Саковин.

— Нет. Зачем.

— Возможно, тогда вы вспомните… пусть не с этим товарищем, а еще с кем-то… но так же вот пожимаете руку… вас не фотографировали?

— Недавно. Для стенгазеты.

— С кем же?

— С Котей мы, — улыбается Малахов.

— Простите?

— С Васькиным, — объясняет Знаменский.

— Я в галстуке, — склоняет голову набок Малахов. Фотография интригует его. Он говорит о ней охотно.

— Поточнее не вспомните, когда именно вы фотографировались с Васькиным?

— Неделя. От силы — полторы.

— А по какому поводу?

— Выполнение соцобязательств. Вроде друг друга поздравляем.

— И помещена она в стенгазете?

— Нет еще. Скоро.

— Ну а кто вам предложил… кто сказал, что надо сняться?

— Котя. — И снова рука тянется потрогать фотографию, повернуть так и эдак. — Загадка! — смакует он.

— Иван Степаныч, фотограф был ваш, базовский?

— Нет. Приглашали. По трешке взял.

— Хорошо, с этим вопросом ясно, — подытоживает Саковин.

Знаменский поднимает палец, прося слова. Саковин кивает.

— Иван Степаныч, это вы привлекли Старухина для составления актов о недостачах?

— Я это.

— Но он же больной человек, подпишет что угодно.

— Нет, — встает Малахов на защиту Старухина. — Он когда как. Когда привлек, он в себе был. За три дома от базы. Скучает. Я и привлек. Без бюрократии. На свежем воздухе. Сиди, смотри. Чекушку поднесут. Но ребята портят. Нельзя ему много-то. Дяде Коле.

— Ясно, — говорит Саковин. И, видя, что Томин хочет спросить. — Давай.

— Что делает у вас на базе Викулов?

— Он бригадир. Над грузчиками.

— И все?