Следствием установлено
Шрифт:
— Если он и есть, — заметил Осокин, — то не он убил вашу жену, а вы своей рукой, Прохор Акимович!
Охрименко вдруг сорвался:
— Убил! Убил! Что вам это слово далось! Нам того не дано знать, какова господня воля! А дела наши ему известны и прошлые, и настоящие, и будущие, и все они у него заранее взвешены!
— Ну о боге, Прохор Акимович, — это не для протокола. Разговор у нас получился тяжелый.
— А почему о боге не для протокола? Вы уж и о боге в протокол пишите! Все пишите! Это вам на пользу и для прояснения! Суд людской перед божим судом, то капля перед океаном!
7
Итак,
Всего выгоднее было и при лицедействе, при симуляции своего самоубийства все свалить на эти письма и на свою ревность, чего он не сделал. Почему не сделал?
Если Осокин первую ночь в поселке Сорочинка почти не спал, размышляя над тем, как вести дальнейшее следствие, с чего прежде всего начать, то теперь, после новой встречи с подопечным, оставив его в больнице и вселившись до следующего утра в рязанскую гостиницу, он снова долго не мог заснуть, но уже совершенно от других мыслей.
Очень легко в этом деле поддаться эмоциям, убийство жестокое, зверское, нетрудно и малейшее подозрение в неискренности раздуть до неимоверных размеров и случайное преступление, совершенное в сильнейшем душевном волнении, в стрессовой ситуации, отнести к преступлению умышленному и хладнокровному, превратить случайного· убийцу чуть ли не в профессионального.
Не помнит, ничего не помнит, «очмалел», как сам выразился. В следственной практике преступления, совершенные в состоянии сильного опьянения, — явление довольно частое. Они описываются в любом учебнике уголовного права. Человек в состоянии сильного опьянения может совершить чудовищное преступление, совершенно не отдавая отчета в своих действиях. Есть особая степень опьянения — опьянение патологическое. Юристы и врачи под патологическим опьянением обычно понимают состояние кратковременного алкогольного психоза, который влечет за собой полную потерю памяти. Тех, кто совершил преступление в состоянии патологического опьянения, зачисляют в разряд временно душевнобольных и не судят.
Случай довольно редкий. Патологическое опьянение обычно настигает малопьющих людей. Охрименко, по всем свидетельским показаниям, тоже мог быть отнесен к малопьющим.
Хотя он и не вызывал никаких симпатий, но все сходилось именно на патологическом опьянении.
Еще до того, как выпить, Охрименко уже находился в взвинченном состоянии. Его раздумья — встречать или не встречать жену, — его ревность, все это уже вывело его из душевного равновесия. Оставалось лишь добавить что-то еще. И он идет домой и видит цветы. Цветы лежат в плоскости его ревнивого бреда. Вот она и точка потери памяти. Охрименко пришел в состояние невменяемости.
Стало быть, он вообще может оказаться уголовно ненаказуем.
Стоп! Осокин сам себя остановил в этой точке размышлений. Что противостоит этой версии? Оба выстрела в жену произведены
Вот он уже с ним разговаривал дважды. Человек вполне рассудительный, вполне способный понять, что ни письма, ни выстрел в себя не отведут его от уголовной ответственности за содеянное. Вместе с тем письма сами по себе являлись основанием для признания свершения преступления в состоянии сильного душевного волнения и без попытки самоубийства. Симуляция самоубийства только ослабляла оправдательное действие писем. Охрименко достаточно умен, чтобы это понять и так грубо не просчитаться. Стало быть, действовал он не по расчету. Достаточно ли он умен, чтобы понять: признание в убийстве не отягощает преступление, а должно иметь прямое воздействие на смягчение приговора?
Мысль о патологическом опьянении начинала нравиться своей законченностью и убедительностью, подсознательно он одобрил ее и за гуманность. Ведь в следственной практике были нередки случаи, когда следователь, досконально во всем разобравшись, вдруг выступал в роли, на первый взгляд ему несвойственной, не как обличитель, а как убежденный защитник интересов тех, кто был необоснованно заподозрен или обвинен.
Осокин пожалел, что лишен возможности поспорить с давним своим приятелем по студенческой скамье Мишей Караваевым. Большинство их сокурсников мечтали о следственной работе, о розыске и преследовании злодеев, о раскрытии кошмарных и запутанных преступлений, а Миша сразу определил себя в адвокаты. Он с усмешкой говорил:
— Ну что за подвиг изловить преступника в наши дни усовершенствованной криминалистики, которой помогают и физика, и химия, и биология, да еще и огромный милицейский аппарат с радиосвязью? Другое дело, когда предстоит отстаивать честь безвинных людей.
— А если виновного придется выпустить?
— А вы доказывайте вину! Вам ли не даны сегодня все средства для этого? Нет ничего страшнее вашей ошибки. Лучше двух виновных упустить, чем одного невиновного осудить!
Очень недоставало Миши. Вот с кем сейчас выверить все доказательства.
Осокин вообразил его рядом с собой, представил его всклокоченную прическу, близорукие глаза под сильными линзами очков. Как бы он разрушал добытое следствием?
Другая версия: Охрименко озлобленный ревнивец, убил жену в состоянии сильного душевного волнения с расчетом уйти от наказания симуляцией самоубийства.
Тут Миша Караваев прищурится, снимет очки и негромко спросит: ·
— Ревность как черта характера обнаружилась у Охрименко только в связи с отъездом жены в Сочи или проявлялась и ранее?
Осокин раскрыл протоколы допросов. Почти во всех показаниях говорилось о ревности Охрименко и до трагического отъезда. Ревнив, ревнив, ревнив… Во всех показаниях ревнив. Но что это? Никто не проводил границы, когда замечена свидетелями эта черта характера. И Осокин уже слышит голос адвоката:
— Констатирую! Суд располагает данными, что Охрименко отличался повышенным чувством ревности! Для человека с повышенным чувством ревности вполне достаточно для душевного расстройства разницы в возрасте, а отъезд на курорт — это уже расстройство его воображения. И без анонимных писем…