Следующий день
Шрифт:
– Прими же от меня этот кубок, в знак моего довольства тобою, – обратился он к рабу-повару.
Гробовая тишина заволокла триклиний. Раб стоял опешивший и не знал, что ему отвечать. Точнее, он не мог разобрать шутка ли это какая-то, или может быть сон. Никогда в жизни, он не получал от хозяина ничего кроме брани, тумаков и пинков. А сейчас!! Он стоит перед патрициями, матронами, пред остальными рабами в лучах славы. Повару вдруг показалось, что птицы запели в саду, им вторили фонтаны, своим нежным журчанием, и все этого происходило для него одного. Он принял из рук хозяина кубок, но ответить ничего не мог. В горле стоял огромный комок, мешающий говорить. К глазам прилили слезы, а сердце забилось так сильно, что казалось его звук, заглушает все вокруг. Приняв кубок, он повалился к хозяину в ноги, стал целовать сандалии, гладить лодыжки, и всхлипывать так протяжно, что даже самые сухие
– Вот и конец нашего спора, мой друг, достопочтенный Кандид. Хороший раб и живет по-хорошему, коли может доказать, свою состоятельность и нужность господину. А плохой, – он задумался, ковыряя зубочисткой во рту, – плохой, значит не смог за свою жизнь научится ничему путному, был скотом, обязан скотом и подохнуть. Что тут еще надо говорить? – и после не долгой паузы, добавил, – Хотя я считаю Сенеку, наидостойнейшим оратором, и величайшим философом Рима, все же не согласен с ним в некоторых деталях. Раб должен знать свое место, и обращаться с ним, как будто бы с равным. …… Никак не возьму в толк, что же он этим хотел сказать??
– А как быть с больными и старыми, с теми, кто когда-то, может быть и давно, но все-таки доказал свою пригодность? Хотя бы и твой повар !! Ведь может же он состарится или заболеть? – не сдавался Кандид, при этом игриво прищуриваясь.
– Может состариться, может и заболеть!! Это верно. Однако, что мы делаем, когда находим в садах загнивающее дерево? Что делает пастух с коровой, не дающей молока?? А-А-А ты задумался!!! Верно!!! Если ты считаешь свои капиталы, если хочешь, чтобы дела твои шли в гору, то приходится избавляться от балласта!!! Что толку если дерево плодоносило? Что толку если корова давала молоко?? Сейчас этого нет!! Раньше корова ест – молоко дает, теперь просто ест!!! Однако, если ты толковый хозяин, то с легкостью сможешь сообразить, что старое дерево согреет рабов в морозы, а старая корова накормит их мясом. Всё должно употребляться в дело, на то мы и являемся людьми разумными, в отличии и от скотины, и от рабов.
– Мою точку зрения, я тебе уже явил, и менять ее не собираюсь – отвечал ему Кандид, поигрывая перышком меж своих толстых пальцев, – однако, мы с тобой никогда не придем к единому мнению. Поэтому, предлагаю выбрать арбитра!! Кого-нибудь из наших гостей, того кто смог бы рассудить наш спор. Согласен?
– Прекрасная идея. И я так понимаю, что ты уже выбрал, кого-то? – проговорил заигрывающим голосом Флавиан, рассматривая пирующих.
Гостям идея нравилась. За столом поднялся шум. Одни вставали на сторону Кандида, поддерживая его в и доказывая, что рабы тоже люди и заслуживают снисхождения. Другие напротив, соглашались с Флавианом, видя в рабах лишь орудия труда, или какую-нибудь другую полезную вещь. Чувствовалось, что спор будет долгим и интересным, да и признаться честно, темы подобной, давно не поднималось. И это втройне удивляло, так как предмет спора имелся у каждого, да еще не в единичном экземпляре. Гости кричали, стараясь переорать соседа, считая личный опыт самым разумным и правильным. Публика разгорячилась, лица и без того красные, налились румянцем еще сильнее, и неизвестно чтобы из этого вышло, если бы не Кандид, поднявшийся с ложа и жестом показавший окружающим, что он будет говорить.
– Думаю, выбрал!! – с улыбкой проговорил он. – Поскольку наши старые знакомые, уже заняли свои позиции относительного этого вопроса, и не собираются отказываться от них, я хочу, чтобы твой сын решил исход спора. Он юн, он не испорчен базиликами, его уши еще не успели привыкнуть к сладким речам адвокатов и к грозным тирадам обвинителей. Скажи нам Луций, как ты думаешь, что же такое есть раб?? И как следует относиться к нему??
Луций, совершенно не ожидал такого поворота событий. То есть ему, конечно, хотелось отличиться, но как-то по-другому он себе это представлял. Придя на ужин хотелось попробовать, на что-то остроумно ответить, колко и чуть язвительно что-нибудь заметить во время разговора, но никак не выступать претором, в споре гостей и родителя. Внутри что-то смялось. Бодрость и находчивость мгновенно его покинули, оставив на смену лишь глупую улыбку, да глаза, огромные, будто коровьи, которыми он медленно обводил присутствующих, как бы ища в них ответа. Алый румянец пробился сквозь естественную белизну щек, и какая-то неведомая сила обвила шею, сжимая ее, и не давая дышать спокойно. Первой мыслью пришедшей на ум, стал не ответ на поставленный вопрос, а идея как бы на него не отвечать. Она заключалась в некой
– Мне трудно будет рассудить вас по нескольким, весьма объективным, причинам. Первая и скорее всего самая основательная причина, это то, что я молод и не опытен. Где мне судить вас, прославленных представителей сословия всадников, умудренных годами, убеленных победами, окруженных всеобщим почетом. Второй же причиной является то, что разговор, который вы вели, не был полностью услышан мной, а значит, какие-то вещи мне придется додумывать. И тем не менее, я попытаюсь – Луций и сам не знал, откуда в нем проснулся дар красноречия. Слова шли сами собой изнутри, как вода течет по руслу реки, не докладывая никому от куда взялась, просто бурлит себе и всё. Луцию нравилось это новое чувство спокойствия и рассудительности, нравилось то, как значимо он сейчас выглядит. По крайней мере, юноше так казалось. Он распрямился во весь рост, заложил для важности руки за спину, и стал продолжать холодным, чеканным и тихим голосом. Взоры заинтересованных гостей устремились к нему, но больше всех буравил взглядом своего ребенка, Флавиан. Он, казалось, еще больше Луция изумился, доселе неизвестной никому, речистости сына.
– Начну с Сенеки, которого вспомнил в разговоре отец. Всем известно, его видение мира, известны его труды, известно его отношение к рабам. Однако, так же известна и одна из его любимых поговорок, которая гласит, что нет в мире ничего безобразнее, чем старик, что из доказательств своей пользы прожитой жизни, не имеет других, кроме своего возраста. Если мудрейший философ представляет раба, пускай таким же человеком, что и он сам, то и человека такого он презирает. Ведь сказано же, что седина не является заслугой. Это всего лишь стечение времени. Так ответьте же мне достопочтимые гости, чем эта поговорка, отличается от суждений моего отца. Всякий кто хочет развиваться, будет услышан и отмечен в соответствии со своим положением. От этого складывается и отношение к нему. Ведь будь раб человеком или вещью, его ценность будет напрямую зависеть от умений и приобретенного опыта, а не от названия. Всякому надо купить себе старость деяниями, какими-нибудь заслугами, своим отношением к делу, которое назначила его жизнь. У людей это дело одно, а у рабов другое. Однако, это не отменяет того, что всякому необходимо прикладывать усилия для обеспечения беспечной старости.
– Абсолютно верно!!! Правильно сказано!!! – подхватил Кандид. – Ты говоришь, что старость надо купить, и я думаю так же. Вот старается раб, пытается угодить во всём, усердствует не жалея себя. Видно его трудолюбие, причем не только хозяину, но и рабам вокруг. Как вдруг, хворь напала, ну или годами стал стар, так что ж его, по-твоему, на помойку? К примеру, твой благочестивый родитель, считает именно так!!!
– Нет!! Не на помойку!!! – рассудительным голосом ответил юноша.
– Ага!! – практически закричал Кандид, и даже подпрыгнул от удовольствия, – что же ты прикажешь с ним делать?
– Если верно служил, то я желаю ему лучшей участи.
– Что делать с ним скажи? А то все мы здесь люди добрые, и только добра вокруг желаем.
– Да, хоть бы и отпустить на волю – продолжал Луций таким же спокойный тоном.
Кандид торжествовал. Он медленно повернул голову в сторону Флавиана и впился в него продолжительным, победоносным взглядом. Лицо его не просто излучало радость, оно сияло триумфальным ликованием с тонкой ноткой завоевания. Ведь сын поддержал его, а не отца. Флавиан еще не успел этого сообразить и лишь смотрел на сына глазами счастливого отца, наблюдая в своем ребенке зачатки рассудительного философа. Однако, маленькая подозрительная тень сомнений все-таки закралась в его душу. Неужели!! – подумал он, Луций считает, что я поступил не верно, отправив тех доходяг в расход. И будучи больше человеком действия, чем философом, будучи прямым и бесхитростным, а не искусным политиком, он решил разобраться в этом моменте прямо сейчас.
– Я не понял тебя Луций!! Ты считаешь, я поступил ошибочно и несправедливо, с теми рабами??
– Нет, отец. Я так не считаю – с ледяным спокойствием продолжал Луций, заметивший торжество Кандида и негодование отца.
– Как это понимать?? – взревел Кандид. – Ты же только что говорил о том, что хорошего раба по прошествии лет, можно на волю отпускать??!! Что теперь изменилось?
– Ничего. Я так и думаю, и от слов своих не отказываюсь. Просто вы с отцом, не много о разных вещах говорите.