Следы апостолов

Олвик Эндрю

— Гриша, а какие сегодня на дежурной медсестре трусы? — спрашивал его, лежавший у окна сварщик Степан больше известный под кличкой Бурый. И тот убежденно отвечал:

— Простые белые с заштопанной дыркой на правой ягодице.

По палате проносился вздох восхищения.

— А лифчик? — не унимался Степан.

— Тоже белый, с узким кружевом и застежкой спереди, — ответствовал ясновидец. Убедиться в достоверности этого заявления мужики не могли, да и не пытались, по-детски поддаваясь его безапелляционности.

Кроме того,

у Гришки открылась способность выводить людей из запоя и снимать боль одним лишь наложением рук. С тех пор у него началась новая жизнь, которую он принял как должное. Деньги у Гришки не переводились, так как поток страждущих не иссякал ни днем, ни ночью. За полгода он отстроил новый кирпичный дом, провел газ, установил на крыше спутниковую антенну и зажил, как говорили в округе, по-пански. Единственное, что его тяготило, так это отсутствие семьи. Однако будучи по натуре философом, Гришка считал, что все рано или поздно приходит к тому, кто умеет ждать.

Когда в дверь постучали, Серафима Ивановна как раз спустилась в подпол за баночкой варенья.

— Алька, открой! — крикнула она оттуда, — это, наверное, Гриша.

Григорию было чуть больше сорока. Редкие, чуть с сединой волосы были зачесаны назад, открывая высокий благородный лоб с большими залысинами с обеих сторон. Ранние морщины глубоко прорезали его узкое немного несимметричное лицо. Он улыбался, протягивая перед собой небольшой букетик полевых цветов, в котором торчала одинокая ромашка.

— Здравствуйте, — тихо произнес он, не решаясь войти в дом. — Это вам.

— Привет, — поздоровалась Алька. — Спасибо.

Она взяла протянутый ей букет и оглянулась в поисках, куда бы его пристроить.

— Заходи, Гриша, — сказала Серафима Ивановна, тяжело выбираясь из погреба. — Вот внучка моя, наконец, пожаловала. Помнишь ее?

Григорий кивнул, присаживаясь на край стула. Алька сразу же отметила про себя, что в его осанке есть что-то благородное.

— Студентка, в университете учится. Будет практиковаться в исполкоме нашем, — продолжала Серафима Ивановна, обтирая подолом банку с вареньем. — Ну, что стоишь? Проходи, садись за стол. Сейчас чай будем пить.

За чаем Григорий разговорился.

— Если потопление не остановить, мы все погибнем, — сразу же сообщил он. — Каждый год планета теплеет на один градус. Нетрудно догадаться, что будет лет через пятьдесят.

— Ну, и что там нас ждет? — спросила Алька, с интересом разглядывая родственника, чьи апокалипсические теории забавляли ее.

— Океаны закипят, — с горестным видом ответил Григорий. — Всю землю покроют пустыни, а растительность выгорит на корню. Все как в Евангелии от Иоанна.

— Читала я, — отмахнулась Алька. — Меня это не парит, так как мы не доживем.

— Мы — да, — убежденно согласился Григорий. — Но наши потомки — вполне.

— Вот пусть потомки и забивают себе голову этим бредом. Меня сейчас больше интересует, есть ли тут у вас хоть один приличный

магазин, где можно купить акварельные краски. Да не дрянь какую-нибудь, а хорошие, импортные.

— А вам зачем? — удивился Григорий. — Живописью балуетесь?

Алька смерила его ироничным взглядом.

— Балуются онанизмом, а живописью увлекаются, — отрезала она.

— Аля! — воскликнула Серафима Ивановна. — Что ты такое говоришь?!

— Маслом тоже пишете? — снова задал вопрос Григорий, не обращая внимания на протесты родственницы.

— И маслом, и углем, и акварелью, и даже помадой на зеркале, — гордо заявила Алъка. — Думаю выбраться на этюды дня через два. Еще в Минске мечтала сделать несколько набросков замка.

— Что ж, это дело хорошее, — задумчиво произнес Григорий. И вдруг, просияв взглядом, спросил: — А портрет сможете для меня написать?

— Портрет? — растерялась Алька. — Ваш?

— Мой, — скромно опустив глаза, подтвердил Григорий. — Если можно, в костюме восемнадцатого века.

— А у вас что, и костюм есть?

— Нет, костюма нет, но есть портрет, с которого я бы хотел сделать копию.

— Ну, хорошо, — согласилась Алька. — Только краски и холст за ваш счет, иначе не возьмусь, — тут же предупредила она.

Он поспешно заверил ее, что все оплатит.

— Есть только одна просьба, — обратился он к Серафиме Ивановне.

— Что, Гриша? — откликнулась та.

— Ладанку не дадите? Хочу, чтобы Алевтина меня с ней писала.

Повисла напряженная пауза. Видимо, просьба застала Серафиму Ивановну врасплох. Она нервно перебирала в пальцах край скатерти.

Григорий деликатно кашлянул в кулак.

— Нет, Гриша, ты извини, но ладанку я тебе не дам.

— Да ладно, я и по памяти могу, — успокоила родственника Алька. — Сделаю эскиз в карандаше и потом допишу. Тоже мне сложность… Лучше расскажите, что там за убийство у вас приключилось. Мне Виктор сказал, — пояснила она, заметив удивленный взгляд Григория. — Вы-то о нем как узнали?

— Ну, вот еще! — замахала руками Серафима Ивановна. — Только про убийство нам и не хватало. Нашла о чем спрашивать, — прикрикнула она на внучку.

— Я накануне сон видел, — вдруг громко сказал Григорий. — А еще предчувствие было.

— И все? — разочарованно протянула Алька. — А, правда, что этот человек знал, где спрятаны Золотые Апостолы?

10

10 мая 1942 г. Дрезден

С резидентом советской разведки Генрих встретился неожиданно в Дрездене в местечке под названием Цвингер — одном из самых красивейших мест в городе. Цвингером в древности называли часть крепости между наружной и внутренней стенами строения. Название прижилось, и с тех пор в комплексе из четырех зданий расположились всевозможные музеи, самым известным из которых, безусловно, была Дрезденская картинная галерея.