Следы апостолов

Олвик Эндрю

— Вилли, — ткнув кузена локтем в бок, прошептал Клаус, — ты думаешь о том же, что и я?

— Думаю, да, Клаус. Уверен, что горькая судьба бедной Маргариты, в данный момент тебя волнует так же мало, как и меня, — на секунду придя в себя от наваждения и впервые бросив взгляд на сцену, ответил Вильгельм.

— И ты, так же как и я влюблен в обеих? — разволновался Клаус.

— Именно так, — прокричал взволнованный барон Вильгельм, от чего хор и музыканты в оркестровой яме сбились в финальном терцете под застольную песню Фауста.

Движимые провидением Господним и единым любовным устремлением души молодых сердец Вилли и Клауса

были представлены по всем правилам придворного этикета на балу в небольшом замке четы Штраубе под Дрезденом. Состоящий на службе баронов секретарь, деликатно организовал встречу, не обнаружив особых препятствий, а даже удивившись содействию присматривающего за княжнами верного, но корыстного коллеги.

— Я, конечно, могу ввиду чрезвычайных обстоятельств изменить график пребывания вверенных мне на попечение особ, но извините, что подумают наши друзья в Париже и Лондоне и, не дай Бог, в Копенгагене, опоздай мы хоть на день, — уповал перед лицом секретаря приставленный к девушкам, как Дубровский к Маше, гувернер по имени Блюм. — Да и скромный бюджет нашего турне по Европе оставляет желать лучшего. Девицы, знаете ли, хоть и княжеского, но все же, не очень богатого рода.

— А не еврей ли вы, господин, Блюм? — услышав доводы попечителя, первым делом поинтересовался штраубовский порученец. На что Блюм уверил его в своем русском происхождении и странной особенности решать вопросы по-еврейски.

Связавшись с бароном Вилли по телефону, секретарь получил добро на удовлетворение корыстных интересов Блюма. Экая мелочь — прозвучал ответ. Озвученная сумма была немедленно передана Блюму вместе с приглашением на званый вечер, и на следующий день княжны выехали скорым поездом в Дрезден.

Как бы ни хитрил Блюм, но полученные средства действительно пошли в общую копилку. Долгие годы преданный князю Ивану Юрьевичу управленец, с детства воспитывающий и души не чаявший в Анне и Елизавете, делал все, чтобы хоть как-то вписаться, а по возможности и пополнить скромный, выделенный на путешествие бюджет. На банковский счет поступившей в Смольный девицы клалась небольшая сумма денег, которая, благодаря процентной прибыли за годы обучения, и составляла невеликое приданое выпускницы, и его в аккурат хватало на традиционное путешествие по Европе. Ну а там — как повезет. В довесок к приданному после окончания института за особые заслуги Анне и Елизавете были пожалованы шифры — металлические вензеля царствующей императрицы — знак особой заслуги, носившийся на левом плече, на банте из белой в цветную полоску ленты.

Девицы весьма обрадовались приглашению, расцеловали старика Блюма в обе щеки, и даже вовлекли в маленький импровизированный хоровод. Затем они убежали к себе в комнату готовиться к балу. Предстояло продумать прически, макияж, подобрать наряды и украшения к ним, не позабыв о шрифтах императрицы.

В скором времени знакомство увенчалось успехом. Так же быстро, в один день, состоялись и две свадьбы с венчанием в православном соборе. В качестве приглашенных сторон присутствовали немногочисленная богатая немецкая родня, и небогатая, но гордая российская княжеская.

Критерии выбора спутниц жизни остались в тайне. Ну как выбрать среди двух одинаковых бриллиантов тот, что лучше? Злые языки поговаривали, что кузены решили вопрос при помощи простого жребия, вроде подбрасывания монетки.

Анна, которой в супруги достался барон Вильгельм фон Штраубе, уехала с мужем в Германию,

а Клаус Штраубе из одному ему ведомых побуждений остался с Елизаветой в России. Молодой меценат решил основать под Тулой деревообрабатывающее производство, запустить его, что дало бы повод княжескому роду Елизаветы не испытывать в будущем материальной нужды. Предпринимательский опыт у Клауса имелся большой, поэтому он нисколько не сомневался в успехе мероприятия.

В скором времени в семье Клауса и Елизаветы на свет появился ребенок, которого по согласию сторон назвали Генрих, но крестили по православному обряду, чему католик Штраубе не придавал особого значения.

Вильгельм же с Анной, как ни старались долгое время произвести на свет потомство, так у них ничего и не вышло. Поэтому вся та нерастраченная сыновняя любовь, которая могла быть предана их ребенку, доставалась Генриху во время становившихся все более и более редкими визитов супружеских пар друг к другу. Ребенка одаривали лучшими игрушками и одевали в новинки от лучших европейских кутюрье.

Непонятно, что удерживало Клауса от возвращения на родину во время лихолетья Первой мировой и последовавшей за ней Октябрьской революции. Скорее болезнь стареющего и увядающего на глазах князя Алабышева, а быть может фабрика, в которую было вложено так много сил и средств, а может даже и любовь к России, ставшей для Клауса вторым домом. Сейчас уже трудно об этом судить, но то, что связь с родственниками прервалась в 21 году, наводила семью фон Штраубе на самые грустные мысли. Рассказы эмигрантов, успевших вырваться из охваченной Гражданской войной России, расстрел царя Николая, репрессии над дворянством и интеллигенцией не вызывали сомнений в том, что случилась беда.

Заведя связи в русских эмигрантских кругах по всей Европе, Вильгельм с Анной пытались выудить хоть какую-то информацию о своих родственниках, но какой-либо конкретики раздобыть не получалось. Одни поговаривали об акции ЧК по уничтожению тамбовского дворянства, другие вроде видели княгиню на пароходе, следующем из Крыма в Стамбул. В общем — одни слухи, не подтвержденные доказательствами.

Поиски, продолжавшиеся более двух десятилетий, не остались в тайне от советской разведки. Неожиданно они увенчались успехом, когда перед глазами уже было отчаявшихся супругов фон Штраубе, предстал Генрих с рассказом о трагической истории своей семьи и злоключениях, преследовавших его все эти годы. В доказательство своих слов племянник предоставил часть уцелевшего семейного архива с письмами и фотографиями, и вложил в руки тетушки металлический вензель Смольного института, на котором сзади иголкой рукой Елизаветы была выцарапана буква «Е» с целью не путать ее регалию с регалией Анниной.

Далее последовал рассказ Генриха о его мытарствах чуть ли не по всему земному шару, начиная от Шанхая и Тибета, заканчивая Бухарестом и Женевой, подтвержденный фотографиями на фоне исторических достопримечательностей посещенных стран, поддельным румынским и просроченным паспортом Нансена. По словам Генриха, его дед, старый князь Иван Юрьевич скончался и похоронен неподалеку от их родового поместья под Тамбовом за несколько месяцев до того страшного дня, как за его родителями приехала машина с чекистами и увезла их в неизвестном направлении. За этой картиной они наблюдали вместе с Блюмом с чердака псарни, куда старик, пользуясь каким-то шестым чувством, успел спрятать мальчика и укрыться сам.