Следы на воде
Шрифт:
— В Донбассе.
— Женился?
— Не знаю. Шляется, наверное.
— Почему купили дом именно в Лиманском?
— Случай подвернулся. Мне тогда было все равно, куда переехать… Забралась под обрыв, — сказала она вдруг жалостливо, — а теперь из этой ямы выбраться не могу.
— У вас есть друзья в Лиманском?
— Нет.
— Почему?
Нюрка развела руками.
— А Даниловна?
— Знакомая. Таких много. Все приятели, пока им выгодно.
— Родственники есть? Братья, сестры?
— Нет.
— А
— Была девочка. Умерла в четыре годика…
— Как вы познакомились с Чемодуровым? — неожиданно спросил Коваль.
Она на миг оторопела — вот оно, начинается!
— Его мне рекомендовал врач. Из Белозерки.
— Как его фамилия?
— Самсонов.
— Откуда вы его знали?
— Он по женским болезням. Я у него лечилась. В Белозерке.
Коваль подумал, что Самсонов тоже должен будет ответить за пособничество.
— Вас предупредили, что «медсестра» — переодетый Чемодуров?
Нюрка не сразу нашлась что ответить. В голове проносились горькие слова: «А что мне было, вековать одной?!» Перевела дух, словно после быстрого бега, и сказала:
— Сперва не догадывалась… У нее, то есть у него, была отдельная комната. При мне не раздевался.
Коваль не поверил. Но в конечном счете не это его больше всего интересовало. Ему даже стало жалко эту одинокую некрасивую женщину с плоским лицом и длинным носом, которая, не находя себе пары, обрадовалась возможности иметь рядом мужчину, да еще и намного моложе. Он, Коваль, разрушил ее маленький призрачный мирок, ее непрочное ворованное женское счастье, и Нюрка поэтому не только боялась, ненавидела его. Дмитрий Иванович это понимал и не обижался.
— Но потом узнали?
«Что ему нужно от меня?» — зло думала Нюрка. Воспоминание о том, как Коваль выпрашивал у нее лодочку, вернуло ей на какое-то время прежнее чувство превосходства. Мучила только мысль: догадывается ли он о ее роли в ночном нападении?
— На такой вопрос я не буду отвечать, — твердо сказала она. — В конце концов, ничего такого не совершала. — То, что делалось в ее доме, только стены знали. И это не преступление. За любовь не судят.
— Хорошо, — согласился Коваль. — А почему он прятался и за женщину себя выдавал? Подумали об этом, когда стало известно, что ваш квартирант мужчина?
— От алиментов удрал.
— Это он так сказал?
— И Валентин, и дядька его, Самсонов.
— Поэтому и согласилась взять на квартиру?
— Конечно! — обрадовалась Нюрка, не увидев ловушки, которую приготовил для нее Коваль. — Если бы что похуже за ним было, ни за что не пустила бы! Зачем все это мне! Алименты — дело житейское. Не один он от них бегает.
— Значит, вы знали, что «медсестра» — мужчина? А раньше отрицали это. — Коваль перевернул листок протокола. — Вот записано. Как вас понимать?
— За его алименты я отвечать не буду.
— Вы поверили,
— Какое же это страдание — носить лифчики? — пожала плечами Нюрка. — Сам он их и шил.
«И то верно, — подумал Коваль, — когда человек хочет обмануться, когда ему удобно или выгодно это, он отбрасывает сомнения и разрешает себе обманывать».
— И долго вы собирались прятать его у себя?
— Говорил, еще года два. А когда милиция перестанет разыскивать, сбросит юбку и уедем вместе куда-нибудь далеко, может, на Север или в Казахстан. Там у него тоже родственники есть.
Коваль подумал, что Чемодурову сейчас даже легче стало — не нужно прятаться. Ведь в каком нервном напряжении жил все время, ожидая разоблачения!
— Вы сказали: «Если бы что похуже за ним было, ни за что не пустила бы». Что вы имели в виду?
Она промолчала.
— И два года его не спасли бы, — продолжал Коваль. — Он не от алиментов прятался у вас, Ангелина Ивановна, и вы это знали.
— Ничего не знала.
— Он скрывался от наказания за убийство, которое совершил на Днестре, — подчеркнуто четко, выделяя каждое слово, произнес Коваль, наблюдая при этом за реакцией Нюрки. — Он уже сам в этом признался. Теперь мы с вами можем говорить как с человеком, который прятал преступника, знал об этом и не сообщил органам правосудия. Кроме того вы должны будете отвечать и за пособничество в совершении другого преступления.
— Я никогда не была на Днестре! — вскрикнула она.
— Я говорю, Ангелина Ивановна, про убийство на Днепре, в ваших плавнях, Петра Чайкуна…
Нюрка прикусила губу, а когда отпустила, Коваль увидел на ней капельку крови.
— Единственный для вас выход — честно отвечать на вопросы и этим помочь нам. Хитрить не стоит. Это вам во вред. Советую осознать свою вину. Есть в уголовном кодексе сороковая статья. В ней сказано, что искреннее раскаяние или явка с повинной, а также содействие раскрытию преступления являются обстоятельствами, смягчающими ответственность. Воспользуйтесь, Ангелина Ивановна, этой гуманной статьей… Преступление, правда, раскрыто без вашей помощи, а вот искреннее раскаяние — за вами…
— Что вам от меня нужно? — растерянно произнесла Нюрка.
— Ничего, кроме правды… — Коваль снова взялся за авторучку. — Петра Чайкуна убили из ружья инспектора Комышана в ночь на восемнадцатое августа. Ружье находилось под вашей охраной на посту. В котором часу вы дали его Чемодурову?
Нюрка почувствовала, как у нее онемело все тело. «Они знают, что Валентин взял ружье. Значит, он признался? Чего тогда мне молчать?!» И все же попыталась откреститься.
— Я никому ничего не давала.