Слепая зона

Вечная Ольга

– Ты слышала, что я сказал? Тебе рано еще замуж и вообще...

– Ману!
– всплескиваю руками.

– Ладно, потом договорим.
– Он вздыхает, потом обнимает меня.
– Не могу я тебя никому отдать, ты же моя сестренка. Все эти мужики, отношения, не дай бог плотские — это не про тебя.

– Да пошел ты, - обнимаю его тоже.
– Я так мечтала об отношениях, особенно о плотских.

– Господи, - вздыхает он.
– Сотрите меня память.

Мы размыкаем объятия, и я смеюсь немного нервно.

–

Мне двадцать четыре.

– А выглядишь на шестнадцать.

– Я его очень люблю.

– Посмотрим, - смягчается Макс.

***

На следующий день я приезжаю пораньше, чтобы помочь Платону с завтраком. Они с Егором чувствуют себя значительно лучше — спасибо хорошим комбинезонам, пострадали не так сильно, как могли бы. Все еще под обезболивающими, потому слегка заторможенные.

Медленные. И от того забавные.

Егор молча черпает ложкой безвкусную кашу. Вяло жует и глаза закатывает, когда мы с Платоном флиртуем. Я кормлю его с ложки, он слегка смущается, от того, что находится в столь беззащитном состоянии. А я умиляюсь. Он злится, я звонко хохочу.

– Может, мне выйти?
– делано вздыхает Егор.

– А ты можешь?
– заинтересованно уточняет Платон.

Егор качает головой, опускает глаза.

– Прости, - говорю я быстро.
– Не хочу дразнить тебя.

– Любовь прошла, завяли помидоры, - тянет Егор.
– Веселитесь, меня отпустило.

– Серьезно?
– изгибает Платон бровь.

– Я еще до гонки хотел сказать, но не нашел минуты. И еще... кажется, я на кое-кого запал.

– Да ладно?
– мы синхронно поворачиваемся к нему.

– Мы переписываемся, - говорит, показывая мобильник.
– Не знаю правда, что там на лице будет после того, как повязки снимут. Если не совсем стрем, то...

Договорить он не успевает, потому что дверь открывается. На пороге - Людмила Михайловна.

Она окидывает помещение быстрым взглядом и хватается за сердце. Выглядит ужасно — лицо серое, волосы взлохмаченные. Контраст с нашей уютной, хохочущей троицей колоссальный. Воздух будто гуще становится, а свет — скуднее.

– Мам, привет! Я же просил не прилетать, - морщится Платон немедленно.
– Послезавтра меня выпишут.

Но она его будто не слышит, на меня смотрит. И когда я ловлю взгляд, читаю в ее глазах столько ненависти, что ощущаю дурноту. Она смотрит, как я сижу на кровати Платона, держу в руках чашку с кашей и ложку. Рядом салфетки. Я помогаю ее сыну позавтракать, и тот абсолютно счастлив. Он просил ее не прилетать. Потому что у него есть я, и теперь — это моя задача, о нем заботиться. И он хочет, чтобы именно я его кормила, именно я помогала и была рядом. Он, конечно, любит мать, но больше не нуждается в ней так, как в детстве. И близко не так. Он сам попросил меня приехать и помочь, чтобы не беспокоить медсестру, а ей сказал не приезжать.

Потому что у нас с ним наметилась семья. Потому что я

больше всего на свете хочу о нем заботиться, а он так на меня смотрит, будто это я его обезболивающее, а не уколы, что ставят трижды в день.

Всё это зависает в воздухе. Пусть не так детально для его матери, но смысл очевиден. И ее взрывает.

Людмила Михайловна вдруг начинает на меня кричать, обвиняя во всем, оскорбляя. Она говорит, что меня нужно было охмурить ради брата депутата, что так придумал Рыбаков, но ситуация вышла из-под контроля! Платон и Егор синхронно поднимаются, чтобы ее остановить. Платон через боль подходит, встает между нами. Перебивает громко:

– Выпей воды! Выпей воды сейчас же! Что ты, блин, несешь, мама!

Я застываю. Потому что самое ужасное во всей этой ситуации — Максим, который стоит в проходе и подслушивает.

Голова начинает кружиться, на его лице непроницаемая маска.

Через пять секунд, узнав все, что хотел, Макс заходит в палату и говорит мне:

– Идем, Элина. Тут достаточно.

По лицу Платона считывается что-то вроде: твою мать.

– Дайте мне минуту, я ее успокою.

Сильно бледнеет, очевидно, от боли. Мое сердце сжимается, но я ничего не могу поделать.

Выхожу вслед за Максом в коридор, чтобы дать Платону ту самую минуту. А потом... вместе с братом уезжаю в аэропорт.

Глава 50

Платон

Теннисный мячик тут не поможет.

На автомате делаю несколько шагов к двери, но резко останавливаюсь. В пот швыряет, дурнота подкатывает. На пару секунд становится темно.

Вдох-выдох. Вдох-выдох.

Под звон в ушах прислоняюсь плечом к косяку, голову наклоняю и захожусь в истошном, сука, кашле. Легкие собственные еще немного и выплюну.

Перед тем, как дверь закрыть, Элина оглянулась и посмотрела так, что понятно стало — больше она не придет. Слишком унизительная сцена для всех ее участников.

Я в трико, с перемотанными руками, обросший. Так себе видок на фоне ее брата-депутата, прилизанного и с иголочки. Мозг быстро сопоставляет факты, перед глазами фотка ее бывшего — мопса с барбершопа. Искала, значит, парня внешне подстать брату.

Вот только я ни хуя не понимаю, когда работать и тренироваться, если столько времени внешности уделяешь.

Чувствую прикосновение, и оборачиваюсь.

Поднимаю глаза, не без труда взгляд фокусирую.

Смотрю на маму. И глазам не верю.

На лице моего самого близкого человека так явно читается облегчение, что внутри всё леденеет от нестерпимого раздражения и разочарования. Ты же та, что желает мне добра и счастья. Я же тебе сказал: буду жениться. Влюбился по уши, она — та самая, и внутри у меня столько к ней нежности, что я даже не подозревал, что такое способен инженер-слесарь испытывать.