Слепец
Шрифт:
– Ух ты!
– восхитился Мышонок.
– А вот я, к примеру, каким сейчас цветом тебе вижусь?
– Сейчас - никаким. Сейчас я как будто обычный слепой, или человек с закрытыми глазами. Мелькнула в мозгу картина нашего бивака - и исчезла. Все это появляется, когда у меня возникает в том потребность. Опасность или еще что. Например, когда мне очень интересно увидеть, чего такого рядом творится? И пожалуйста, сразу представляется, или же те цветные пятна разгораются.
Удивленный Фило молча переваривал услышанное. Так, в думах, он и уснул, а вслед за ним и Слепец. Даже о карауле не вспомнил…
К счастью, никто и ничто не пыталось обидеть их во время ночлега. Проснулись они поздно, включая Приставалу,
– Чего это вы ничего не жрали вчера?
– спросил он, не отрывая взгляда от еды.
– Животы, небось, сводит?
– Да не особо, - пожал плечами Слепец.
– Съели-то мы не меньше твоего, да еще свежего, вкусного - пальчики оближешь! Лепешка по сравнению с той прекрасной пищей - земля землей! Кстати, Мышонок, ты не сходишь за этими замечательными фруктами и орехами?
– Уже сходил.
– Молодец! Давай сюда мою долю, а наш мучимый подозрениями друг может грызть плесневелое мясо, сколько хочет.
– Сколько хочет! Да там его на один укус, и одна лепешка несчастная осталась.
– Ну, может ты передумал и присоединишься к нам?
– Ишь чего захотели! Это в вас уже говорят зловредные соки, которые вы вчера так неосмотрительно поглотили. Хотят и меня тоже… того. Вот увидите, и вспомните мои слова, да только поздно будет! Придем к Замку-Горе, увидите его - и сами собой побежите внутрь, под топоры, в чаны кипящие!!
– Вообще-то мы туда шли еще до "встречи" с фруктами, - напомнил Слепец разошедшемуся в своих обвинениях Приставале.
– А про топоры ты откуда знаешь? Уже бывал, или опять "люди говорили"?
Таким образом, после короткого разговора Морин снова был погружен в состояние мрачной неразговорчивости. После еды, когда они отправились в путь по гладкой и прямой дороге, в приглушенном свете, схожем с мягким сиянием пасмурного дня, Приставала долго молчал. Фило и раньше не отличался разговорчивостью, Слепец тоже не имел желания болтать. Так они прошли, в полной тишине, несколько тысяч шагов. Наконец Морин не выдержал и плаксиво сказал, словно собираясь продолжить оборванный разговор:
– Чего же мне делать-то, а??! Куда податься?
– О чем это ты?
– деланно удивился Слепец, представляя, как при этом лицо Приставалы искажает гримаса недовольства.
– Как о чем? Не улыбается мне в гости к твоему любимому Мездосу шагать. Тебе-то что, тебе Река по колено, заречник треклятый. А я здешний, я про него столько наслышан, что в здравом уме не могу туда путь держать…
– Ну так давай мы тебя разок о дерево башкой шмякнем, чтобы поубавилось разумности, - предложил Слепец. Морин шарахнулся от него в сторону - чего доброго, еще взаправду шмякнет!
– Нет уж, спасибо! Мне мой ум-разум дорог… Не то что вам, даже жизней своих никчемных не жалеете. Лезете прямо в зубы разным опасностям, на авось надеетесь, на удачу.
– Мы-то ладно, безголовые, - согласился Слепец.
– А как же ты, такой разумник, все время за мной увязываешься? Как это назвать?
– Бросить тебя жалко. Куда ж ты такой - безрукий, слепой? Как кутенок новорожденный, честное слово, - важно заявил Приставала. Слепец сначала едва не споткнулся от такого поворота мориновской мысли, потом открыл рот, чтобы сказать в ответ что-нибудь особенно едкое, но в конце концов промолчал, ибо понял - Приставала сейчас борется со своим страхом и уговаривает сам себя не бояться и идти дальше вместе с остальными.
– Ладно, не мучайся!
– сказал Слепец после тягостного молчания.
– Встретим какой-нибудь караван по дороге, или
Кровь залила его куртку и штаны во время схватки в степи, посреди метели. Юшка орошала его из растерзанных разбойничьих носов в таверне, горячие соленые брызги попадали на него во время страшного пиршества Клотки совсем недавно. На холодном ветру, посреди снежных просторов, пропитавшая одежду кровь не давала о себе знать, однако теперь, в тепле, быстро начала гнить. Слепец пытался оттереть крутку и штаны снегом, но слишком поздно к нему пришла эта идея. Кровь впиталась и накрепко присохла к ткани, затаилась на меховой оторочке рукавов и воротнике. Вонь не давала спокойно дышать, лезла в горло, даже временами кружила голову. Тут Слепец снова познал обманчивую сущность своего внутреннего ока: порождаемые запахами, в мозг непрестанно лезли видения одно хуже другого. То ему казалось, что он идет по огромному кладбищу, могилы которого были разрыты и наружу вырывались удушающие испарения гниющей плоти, то вдруг грезилось, что попал на бойню, и вот-вот сам пойдет под топор, как обещал Приставала. Меховая куртка давно была снята и подвешена к мешку, за спиной, но избавиться от смрада это не помогло. Пришлось заматывать лицо тряпицей сомнительной чистоты, нашедшейся у Морина. В таком состоянии проблема стирки становилась самой главной.
Жара вдруг оказалась совсем не шуточной. Теперь не было того ласкового ветерка, который пробирал дрожью ночью, и, хотя солнце тоже не палило сверху, разгоряченные ходьбой путники скоро скинули все теплые одежды. Слепец постепенно снял и переложил в изрядно опустевший мешок свою безрукавку, теплую шапку, расстегнул рубаху. Сапоги его, потраченные едким туманом, совсем рассохлись и нещадно терли ноги. Штаны, тоже изрядно пованивающие, снять не было никакой возможности - когда Таттлу собирала его в дорогу, то никак не думала о Великом Тракте с его волшебным тоннелем, хранящим внутри лето в самую студеную зиму. Потому штаны она дала очень толстые, теплые, и других у Слепца просто не было. Приставала мог бы дать запасную рубаху, даже плохонькую шапку, но вот вторых штанов тоже не имел. Фило вообще обладал только тем, что было на него одето, или висело на поясе.
Поэтому приходилось терпеть полный набор страданий, от жары до неприятного запаха. К полудню всю одежду с верхней половины тела Слепец нес за плечами. Мышонок тоже разделся, и только Приставала шел, как ни в чем ни бывало, разве что скинул свой тяжеленный драный полушубок.
– Надеюсь, теперь ты счастлив, - ворчал на него Слепец.
– Жара ведь у тебя любимое время года…
– Это так, - жизнерадостно заявлял Приставала. Настроение у него значительно улучшилось, уж не от того ли, что он видел мучения остальных?
– Идешь себе и не боишься упасть в сугроб и больше оттуда не встать. Вам нехорошо? Вам не нравится? Пожалуйста, в двух шагах отсюда вас ждет ваша любимая зима, холодный ветер, растаявшие, а потом накрепко замерзшие сугробы и прочие радости. Там жара вас не станет донимать, выходите и продолжайте путь с той стороны!
Слепец и Фило сносили издевательства стойко и молча, потому что Приставала был прав. Не нравится жара - иди по холоду. Правда, там нет такой удобной дороги, напротив, того и гляди соскользнешь в рытвину между сугробами и рухнешь наземь. Приходилось терпеть.
Дорога, убегая далеко вперед, исчезала в серебристо-зеленой дымке. После обеда стал дуть слабый ветерок, заставляющий шеренгу буков и вязов провожать путешественников дружным шелестом листвы. Казалось, она приглашает остановиться, отдохнуть в тени… хотя какой тени? Солнца-то не видно.