Слепые и прозревшие. Книга вторая
Шрифт:
А за столом раздался пьяный женский визг. Роскошная дочь серогривого отца в своей кожаной юбочке, похожей на набедренную повязку, лезла на стол и орала:
– Сейчас стриптиз будет! Вним-м-мание!.. Сейчас я… на столе… стриптюху… стрипану!..
Отец очень сердился, тащил ее со стола за юбку и шипел:
– Наш-ш-шла место! Здес-с-сь нельз-з-зя!
Но за скользкую коротенькую юбочку трудно было как следует ухватиться, и дочка, отмахиваясь от папы руками и ногами, успешно продвигалась вперед, роняя на пол тарелки и фужеры.
Это
– Да ну, не смотри ты на них. Устал от нашего шума? Пойдем отдохнем! – и повела за собой по коридору.
Ох, какая тяжелая, дурная была голова! Случилось что-то здесь, за дверью, или это был только бред?..
В прохладной голубой спальне, где на огромной кровати валялись сумочки и шарфики гостей, Коля ощутил наконец себя проснувшимся.
– Дурная девчонка! – сокрушенно качала головой Ника, а глаза ее громко торжествовали победу. – Успела ведь напиться! Ларик так с ней мучается, всюду ее с собой таскает, чтобы в беду не попала.
– Замуж надо выдать, пусть муж таскает… – глядя в сторону, проворчал Коля.
– Да ей еще только четырнадцать, – усмехнулась Ника.
Она сидела перед ним на краешке кровати, покачивая носком красивой замшевой туфли с блестящими штучками. А он… тут только понял он, что сидит в том самом кресле, утопая в нем всем телом. Вот на этой толстой кожаной ручке сидела тогда Ника, перед тем как скользнуть к нему на колени.
Лицо Ники напряглось в коварной улыбке – она прочитала его мысли.
– И как же ты живешь, расскажи.
– Ну что… вот сын родился… – нехотя промямлил Коля.
– Ах, сын! – Ника так и покатилась со смеху, белые зубы засверкали, рука взметнулась куда-то за голову. Раньше она так не смеялась! – Ну если сын, так, может, и жена есть?
Внезапно оборвав смех, она взглянула на него так пристально, что Коля тут же отвел глаза.
– Видел объявления в газетах о курсах магии? Не видел? А я позанималась. Дороговато, но так увлекательно! Потом сама во многом разобралась, почитала, подумала… Ты знаешь, что такое левитация?
Коля неловко замычал, перебирая в памяти: «Гравитация… делегация… операция… дислокация…» Нет, левитации там не оказалось.
– Я никогда ничего не забываю, – слышал он ее внятный полушепот, – ни плохого, ни хорошего… А у нас с тобой чего было больше? Плохого или хорошего?
И опять засмеялась, тихо и протяжно, будто заплакала. Она так раньше не смеялась.
– И если ночью увидишь мое лицо за окном, не думай, что ты свихнулся.
Она поднялась легким, неощутимым движением, будто выросла, и не торопясь подлетела к двери, только для вида касаясь ногами пола. На пороге обернулась:
– Смешно!.. Так долго искал – и такое убожество себе выбрал…
Коля не заметил, как открылась и закрылась
«Надо меньше пить, пить надо меньше!» – сказал себе Коля, потирая виски. Посидел, отдышался, посмотрел на книжные полки. Там все было про психоанализ и про эрогенные зоны.
Возвращался Коля в неясных грезах. Все увиденное заволокло розовой дымкой. Безобразное затуманилось и уплыло, серое стало розовым, а великолепное – единственно различимым.
Огромная генеральская квартира, мебель с иголочки, унитаз с мраморным рисунком, картины на стенах. Никаких берегов моря на закате, никаких букетов с продуктами – все оригинально, волнующе и непонятно. Рыбы с женскими глазами и нахальными улыбками влажных губ, парящие над зловещим, мрачным Петербургом. Сама Ника под флером из маленьких-маленьких гранатовых паучков. Причем Ника лишь угадывалась, зато можно было пересчитать алмазно сияющие шерстинки на паучьих лапках.
Еда на столе необыкновенная: колбасы с орехами, какие – то аппетитно поджаренные конвертики, простая русская курица, инкрустированная кусочками ананасов.
И сама Ника с искусно нарисованным лицом, прекрасная, благоуханная и страшная, как библейские царицы.
Пришел Коля домой, поднялся по выщербленной заплеванной лестнице, вошел в темную прихожую, где густо пахло жареной рыбой, и вдруг такая злость охватила: «Почему у меня в жизни только такое?!».
Вошел в комнату. В полутьме на кровати, среди разбросанных мокрых пеленок, сидит растрепанная, худенькая, серенькая женщина, похожая на старушку с детским лицом. А на руках у нее засыпающий Сашка…
А дней через десять голос Ники в телефонной трубке сообщил ему, что его школьный друг, капитан Серега, опять отправился в свое плавание. Надолго.
И все опрокинулось и ухнуло в какую-то темную яму. Надолго…
Господи! Ну почему сегодня все это вспоминается, и мучает, и не дает покоя?
Галя, конец карьеры, смерть Ники – все слиплось в один ком! Катится, падает, давит…
Да просто обнялся он сегодня с Сашей крепко-крепко. И вдруг ударило больно. Саша вырос! Как? Когда? И как непривычно было им обниматься, будто встретились впервые в жизни.
– У Сережи жена умерла? – тихо спросила его Галя в темноте спальни.
– Да… – выдохнул Коля.
Тишина… нестерпимая…
– Галя…
– А?..
– У меня с ней было… тогда…
– Не надо… Я знаю…
12. Учительница
Галя подтянула к себе тяжеленную сумку, вытащила одну за другой стопки тетрадей, разложила на столе перед собой: восьмой «А» – русский язык, восьмой «Б» – русский язык, восьмой «В» – русский язык. Почему так мало тетрадей восьмого «В»? Всего двадцать две. Не сдали, жулики. Наставить двоек?