Слепые отражения
Шрифт:
– За беседу по душам отражения требуют платить. Собой платить. Я заплатил.
– А если… если они тебя убьют, отражения эти? – непонимающе пожал плечами Артём. – Возьмут, и расправятся с тобой за вторжение на их территорию. Возможно же такое?
– Не исключено, – с досадой выдохнул Вадим, обернувшись к одинокому зеркалу, которое, как и прежде, пережёвывало в себе грузные тучи.
– И не страшно тебе? – заволновалась Алиса, перебегая взглядом с брата на Вадима, и на то зеркало, что безмолвствовало у стены. – Вдруг, в следующий раз не отпустят?
– Не нагнетай, Алис, – поморщился Вадим. Прохладно добавил: – Разберусь, если что, сам.
– Вадим, может,
Вадим на полуслове уловил идею друга, перевернул, как сам видел, отшвырнул в сторону за ненадобностью, шумно преподнёс самого себя:
– А ты, Артём, думал каково это с отражениями говорить?! Легко и просто?! С беззаботной улыбкой на лице вошёл в чужое прошлое, побродил там, посмотрел, увидел, чего хотел и вернулся обратно в едином свободном порыве?! Не так всё! Я сквозь них, сквозь отражения прохожу, а они меня в ответ выворачивают наизнанку! Ясно?!
Кипел Вадим снова, всё сильнее и сильнее извергался наружу мутной пеной недовольства, поверх самого себя уже пошёл с паром. Всех вокруг ошпарил, себя обварил. Шипел сердито, растрачиваясь на бесполезную горячку. Охладился глотком зябкого воздуха, остыл чуть под рывками дерзкого ветра. Спокойнее добавил:
– Может, отражениям тоже больно, как и мне, кто ж знает, но они позволяют мне входить и выходить, показывают, что прошу и подсказывают, находят того, о ком спрашиваю. Стоит, Артём, оно того стоит, поверь.
Тишина в свои права вступила. Молчали все. Алиса горделиво рассматривала речные виды, с ветром не боролась больше и светлые волосы в тепло не прятала. Вадиму и единого взгляда её зёленых глаз больше не досталось. Обожглась Алиска об равнодушие, обиделась.
– Что там… Про Кирилла, – на долгом выдохе надуто протянул Артём, – здесь он или…
– Нет, не здесь. Нужно в город, – совсем успокоился Вадим.
Задел он больно друзей, сам понимал. Они знали, что Вадим умеет говорить с отражениями, но, как именно происходит такая беседа, раньше не видели. Растерялись, когда увидели, что он сознание потерял, испугались, когда судороги начались. Он ведь не удосужился до нового сеанса общения с отражением, прояснить друзьям, что именно с ним произойдёт, как со стороны будет выглядеть, что им делать или не делать. Бывает, стоит и не шевелится пару минут, словно под гипнозом: глаза широко раскрыты, зрачки расширены, не дышит почти. Иногда кровь из носа хлещет, что не остановит ни чем. Или же он, как слепой идет на ощупь, не отзываясь на близкие оклики. А когда Вадим выходит из отражений, почти всегда с ним случаются болезненные судороги, больше похожие на эпилептические приступы. Со стороны, наверное, это всё очень страшно и неприязненно выглядит, ему же изнутри ещё страшнее иногда бывает, когда отражения не отпускают. Сегодня, как раз и было у него именно такое сложное погружение в отражение с полной потерей для себя реальности среди живых. Не успел Вадим обсудить с друзьями возможные последствия собственного входа в отражения и выхода, увлёкся процессом, отключился, забыл обо всех и обо всём. После разозлился на Артёма с Алисой за их непонятливость и неспособность проникнуться его чувствами и тошной болью, когда отражения долго не отпускают, тыкал остриём своей вечной несдержанности, не унимался долго. Не прав ведь, и ладно. Оправдываться он не собирался. Кивком головы указал в сторону моста:
– Нам в город. Я покажу, что мне показали и где показали. Оттуда и начнём.
Вадим первым шагнул на полуразрушенные ступени изнанки набережной, поднялся чуть вверх, обернулся и подал руку Алисе, что шуршала позади. Она не отказалась,
– Ну, ты даёшь, Вадим! – хмыкнул Артём, резво обогнавший неуклюжую пару и сейчас насмехающийся сверху. Колкости Вадима и Артёма уже отпустили.
– Я помогаю Алисе подняться по этому подобию лестницы, – неприступно отозвался Вадим. – И только.
– Это понятно, – не унимался Артём, поглядывая на руки друга на талии сестры. – Я так и подумал.
– Идёмте уже, – гулко вздохнул Вадим.
Полчаса пути по мокрым улицам города, которые обречённо тонули в сером начале ноября, и они на месте. Тот самый перекресток, показанный обиженным зеркалом. Пустынная улица, старые дома с низкими окнами, несколько магазинов с яркими вывесками, и почти нет людей.
Вадим с опаской осмотрелся по сторонам, нет ли поблизости того, что с яблоками во лбу, зябко повёл плечами, оглянулся на друзей, и вместе прошли пешеходный.
Окна, окна, их много, они разные. Легкодоступные у самой земли, заляпанные грязью по самые верхушки рам, со сколами и трещинами, безликие и одинокие. Они жалобно кидались в ноги к равнодушно проходящим мимо людям, словно хозяина нового доброго искали, чтоб приютил их, отмыл, очистил, отогрел. В ответ натыкались на безразличие брезгливых взглядов. Прохожие дальше шли, окна же оставались в безысходности своей кислой полуподвальной жизни и возвращались в молчаливое одиночество.
Другие окна слыли недоступными. Гордые, они стальными подоконниками важно задирали носы кверху, жеманничали перед пешеходами искрящимися чистотой стеклами, белизной отделки, стильными шторами или модными расцветками жалюзи внутри. Им внимание чужаков не требовалось. Они зазывали в гости статусных горожан, своим идеальным фасадом презентуя наполненную жизнь. Не для всех окна такие, не каждому покажутся, сменив гордость на добрые открытые объятия и гостеприимство, не до каждого снизойдут. И жизнь, насыщенная красками, не всем полагается. Заслужить её нужно, дослужиться, как отец говорил.
Вадим устало вздохнул: «К кому обратиться, пап, кто не откажет, кто впустит? Ты-то точно знал, не ошибся бы. И мне подсказал бы, верно? А я прямо сейчас стою тут один посреди сырой улицы и всё никак не решаюсь выбрать собеседника. Время уходит, пап. Время…»
Постоял ещё минутку, понуро глядя на собственное унылое отражение в гордом окне, собрался обратно в уверенного и решительного Вадима Вереса, стряхнул с макушки мелкие капли дождя и прилипчивую хандру, взбодрился, оглянулся на друзей, которые зябко ежились позади. Не один он, а втроём сейчас остались посреди стылой улицы, лениво утопавшей в мокрых сумерках. Одиноко вокруг и безлюдно.
Воспользовался шатким уединением, он направился к ближайшему недотроге. Подскажет, если видело. Здесь от статуса не зависело ничего. Внутри одинаково устроены все те, кто отражают. Там просто всё, без внешней мишуры, без званий и заслуг. Видели, покажут, плату возьмут и обратно выпустят. Не видели, промолчат бесплатно. У Вадима так с отражениями отношения построены: взаимовыгодное использование друг друга без причинения вреда и физических увечий. Погрешности случаются, но незначительные и не губительные для обеих сторон. Промахи он списывал на своё неумелое, порой, обращение с отражениями. Поражениями никогда надолго не пропитывался, разрешал сам себе ошибаться иногда. Минусы допускались изредка, но сегодня отрицательные зашкаливали, придавливая безысходностью.