Слеза дьявола

Дивер Джеффри

Затем посмотрел на конверт: …конверт указывает на кое-что другое… он был совсем не таким, каким кажется на первый взгляд.

Паркер резко вскинул голову и взглянул на Лукас:

– Он не будет стрелять во «Временах года»!

Все замерли, уставившись на Паркера.

– Дайте отбой отрядам быстрого реагирования, полицейским, агентам – всем-всем. Письмо – обманка, оно уводит нас от настоящего места.

Арделл воззрился на Лукас:

– То есть как это?

Паркер оставил его слова без внимания и крикнул:

– Остановите

всех! Отряды быстрого реагирования должны быть на ходу, нельзя загонять их в этот отель.

– Паркер, но он же там, – возразил Харди. – Ведь нашли патроны. Это не может быть совпадением.

– Конечно, не может. Копатель их там подбросил, а сам отправился в другое место, где и начнет убивать. Преступник слишком умен, чтобы оставить наводку на отель по недосмотру. Он попытался одурачить нас отпечатками на конверте. След должен был быть едва заметным, а то бы мы не поверили. Нет, надо остановить оперативников, пусть ждут, пока мы точно не вычислим, где он нанесет удар.

– Ждут? – Харди негодующе воздел руки.

– Без пяти четыре! – прошептал Арделл.

Лукас подняла на часы окаменевший взгляд. Минутная стрелка продвинулась еще на одно деление.

Здесь не так красиво, как в отеле.

Копатель озирается. Этот театр почему-то вызывает у него неприязнь.

Театр… щелк… Театр Мейсона, на восточной окраине Джорджтауна. Копатель в вестибюле, он смотрит на деревянную резьбу. Видит цветы, не желтые и не красные, но деревянные, черные, как черная кровь. И еще змей. Змей, вырезанных по дереву.

Он вошел в театр, и никто его не остановил. В театр, как правило, можно свободно войти к концу спектакля, сказал тот, кто ему приказывает. Решат, что ты кого-то встречаешь. Здешние билетерши не обращают на него внимания. Почти четыре часа.

Копатель долгие годы не бывал на концерте или спектакле. Они с Памелой… щелк… ходили куда-то слушать музыку. Куда-то, где люди танцевали под музыку… Люди в ковбойских шляпах. Копатель вспоминает песенку. Мурлычет под нос:

Я пытаюсь разлюбить, Но любви все крепче нить.

Сегодня не поют. Дневной спектакль. Не концерт, а балет.

В рифму, думает он. Забавно. Балет… концерт…

Копатель пересекает вестибюль, проскальзывает в буфет – сейчас буфет не работает, – находит служебный вход, открывает дверь и поднимается по лестнице к другой двери с табличкой «БАЛКОН. I ЯРУС». Выходит в коридор и медленно продвигается по толстой ковровой дорожке.

«Пройдешь в пятьдесят восьмую ложу, – сказал тот, кто ему приказывает. – Я выкупил в нее все билеты, там никого не будет».

Почти четыре часа. Копатель не спеша направляется к ложе. К нему подходит молодая женщина в белой блузке, с фонариком в руке.

– Здравствуйте, – говорит она. – Вы заблудились?

Она смотрит ему в лицо. Копатель прижимает к груди щенячью сумку.

– Чем… – начинает женщина.

Паф,

паф… Он всаживает в нее две пули, она падает на дорожку, он втаскивает тело в пустую ложу. Останавливается у самой портьеры и обводит взглядом зал.

Вот это да. Тут… щелк… и вправду хорошо. Копатель решает, что это место ему все-таки нравится. Темное дерево, цветы, лепнина, золото, посреди потолка – массивная люстра.

Он смотрит, как на сцене танцуют. Слушает музыку. Лезет в щенячью сумку, обхватывает пальцами рукоятку, сжимает левой рукой глушитель. Оглядывает сверху толпу. Все девушки – в розовом атласе, юноши – в синих блейзерах, у женщин белеет кожа в вырезах платьев.

Четыре часа. Часы пикают. Он подходит к перилам, прижимает к глушителю мятый бок сумки, начинает давить на спуск.

Тут он слышит голос. У себя за спиной, в коридоре.

– Мы на него вышли! – шепчет мужчина.

Мужчина рывком раздвигает портьеры и поднимает пистолет. Но Копатель вовремя его услышал. Он успевает метнуться к стене, и пуля агента летит мимо цели. Короткой очередью из «узи» Копатель чуть ли не рассекает того пополам. За первым агентом маячит другой. Копатель убивает и его.

Копатель не впадает в панику. Он никогда не впадает в панику. Ему неведомо чувство страха. Но он хочет стрелять в толпу, а ему не дают. На первый ярус взбегают все новые агенты. На агентах пуленепробиваемые жилеты. Одни в шлемах. У других в руках автоматы, вероятно такие же скорострельные, как его «узи».

Копатель из-за портьеры наставляет сумку в коридор и давит на спуск. Осыпаются стекла, зеркала разлетаются на осколки. Нужно… щелк… нужно стрелять в зрителей. Так ему велено… ему… На какой-то миг у него в голове становится совсем пусто.

Полицейские все прибывают и прибывают. Крики. Сплошная неразбериха.

Копатель снимает глушитель, наводит ствол на люстру. Нажимает на спуск. Рев, как от циркулярной пилы. Пули рассекают стержень люстры, массивное сплетение стекла и металла рушится вниз, накрывает людей. Вопль из сотен глоток.

Обойма пуста, но времени перезарядить нет. Копатель перелезает через перила балкона, зависает на руках, падает с пятнадцатиметровой высоты на плечи крупного мужчины. Оба валятся на пол. Копатель поднимается, и толпа выносит его через запасный выход. Он по-прежнему прижимает к груди свою сумку.

На улице его слепит свет прожекторов и мигалок полусотни полицейских машин и фургонов. Полицейских, однако, мало. Они почти все в театре, догадывается он.

Копатель трусцой устремляется по переулку прочь от театра. Через пять минут он уже шагает по жилому кварталу в своем черном или темно-синем пальто, бережно прижимая сумку локтем к телу.

– Молодец, Паркер, – сказал Лен Харди. – Славная работа. Угодили в самое яблочко.

Маргарет Лукас прижимала к уху телефонную трубку. Она ничего не сказала, но посмотрела на Паркера и одобрительно кивнула. Так она выразила свою благодарность.