Слеза Рода
Шрифт:
— Ничего, — руки Василисы обвили мою шею, а мочку уха щекотнуло ее дыхание, — мы с тобой все равно будем вместе. Как Бонни и Клайд, всему миру вопреки.
— Не хочу как Клайд, — поморщился я. — Не катит этот вариант.
— Почему?
— У него болт не стоял. Да и валяться в виде трупа у собственной машины — такое себе удовольствие. Но вообще я рад, что ты сумела выбраться с Урала. Молодец.
— Ты сомневался в моих способностях?
— Нет. Но есть у тебя одна особенность, которая могла все усложнить: вылезая из одной кучи дерьма, ты непременно находишь другую, побольше
— Потому и желаю тебя заполучить, — пояснила ведьма, перемещаясь из-за спины прямо пред мои ясны очи. — Мне нужен сдерживающий фактор, а ты именно то, что нужно. К тому же дети у нас красивые родятся.
— Что да — то да, — окинув нас внимательным взглядом, согласно кивнула проходящая мимо незнакомая мне ведьма с пучком листьев хрена в руках. — Насчет ума — не скажу, но будут крепенькие и хорошенькие на мордашку.
— Светк, серьезно? — неожиданно насторожилась Василиса. — Прямо видишь?
— Сказала же, — недовольно буркнула та. — Только лучше в полнолуние по июлю-августу их делать, а рожать под утро, тогда им и защитница наша даров сверх положенного отсыплет.
Это она про Луну, надо полагать. Почти все обитатели Ночи испытывают к данному светилу благодарность в том или ином виде, а то и напрямую от него зависят, но ведьмы с Луной состоят в особых отношениях, так уж повелось с древних времен, тех, которые ни в одних хрониках не отражены. Я даже слышал, что самые первые Веды знающие черпали свою изначальную силу прямиком из лунного света. Не знаю, сколько в этих слухах правды, но факт остается фактом — ни одна ведьма никогда не позволит себе хоть сколько-то минимальной непочтительности к солнцу мертвых и никогда не переступит клятву, если гарантом в ней выступает Луна.
— Ты все слышал, — похлопала меня по груди Васька. — Да не хмурься, о сегодня-завтра никто не говорит. Побегай пока, порезвись, тем более что и мне есть чем заняться. Но знай — наша любовь впереди. И сразу — я девка ревнивая, а принципов у меня маловато, если что…
— Это да, помню, — покивал я. — Как ты тогда в ресторане… А, нет, тогда не ты. Тогда тебя.
Ничего мне на это Василиса не ответила, только глазищами своими синими сверкнула да и пошла туда, где, судя по матюкам, ее уже коллеги по засолке задолбались ждать.
— Что-то в последнее время стал я очень популярен у женщин, — пожаловался я Марфе, до которой наконец сумел добраться. — Прямо альфа-самцом себя ощущаю.
— И как, приятно?
— Скорее хлопотно. Особенно напрягает то, что глаз на меня все больше совсем уж малолетки кладут. Я не блюститель нравов, конечно, но есть в этом что-то неправильное.
— Хочешь, сварганю персонально для тебя одно зелье? — предложила глава ковена, протягивая мне особо пупырчатый огурец. — Выпьешь — и все, свобода. Тебя и девки, и бабы, и даже бабки седьмой дорогой огибать станут, а уж чтобы в постель лечь — ни за какие коврижки. Даже которые блудом на коммерческой основе промышляют — и те не согласятся.
— Ну, это тоже крайность, в которую впадать не стоит, — отказался я и хрупнул огурцом. — Блин, сладкий какой.
— Говорю же — луховицкий, — не без гордости произнесла Марфа. — Рязанские по этой
— Так вроде Луховицы — они Московская область? Или я чего путаю?
— Так это сейчас. А в старые времена, когда они еще селом Луховичи значились… Ну, не суть. Лучше скажи — штучка та, из-за которой вся шумиха поднялась, от тебя сбежала? Не далась в руки? Верно ведь?
Старая шельма. Соврать? А смысл, она все равно правду узнает, не от меня, так от кого-то еще. Слеза Рода слишком яркий артефакт, он что гвоздь в кармане, все одно дырку рано или поздно проделает.
— Да не кряхти, и так знаю, что она тебя поманила да ускользнула, — рассмеялась Марфа. — Откуда — не спрашивай, не отвечу. Но чтобы тебе спокойней дышалось, вот что скажу: Луной клянусь, что за побрякушкой этой сама гоняться не стану и девок своих на то не отряжу. Больно от нее забот много. Да и кровь она на себя тянет здорово, вон сколько народу уже полегло и здесь, и на Урале. Вот и скажи, Максим, на что мне такая головная боль в хозяйстве сдалась? За ней же немедленно кто-то да пожалует. Ладно ты, с тобой хоть договориться можно. А коли Голем, долбень недоделанный, или Ильич, хрен старый? Дом еще подпалят…
— Ильич? — недоуменно вскинул брови вверх я. — Это который из?
— А ты их много знаешь? — выбрав себе из кучи огурец по вкусу, откусила от него сразу половину ведьма.
— Как минимум двоих, — отозвался я. — А, нет, еще Чайковского забыл. Троих, выходит.
— Так Чайковский гений, а Верховин, пес шелудивый, прохиндей, каких Первопрестольная со времен «тушинского вора» не видала, — прожевав овощ, назидательно произнесла Марфа. — Да и то еще неизвестно, кто из них больше пройда. Ясное дело, я о Матвее-колудуне речь веду. Он нынче один остался, без помогайки, так что сам шустрить станет. Своими силами обходиться. Вот точно тебе говорю — подпалит дом. Как есть подожжет!
— Чем дальше в лес, тем толще партизаны, — потряс головой я. — Какая еще помогайка? Сто-о-оп! Да ладно?
— Смекнул, кажись! — всплеснула руками старушка, умиленно глядя на меня. — Не сразу, но все же. Да-да, та самая, что с Урала в Москву так и не вернулась. Вы все тут, а ее, родимой, что-то не видать. Не скажу, правда, что кто-то по этому поводу печалится, больно уж жадна твоя бывшая суженая была да неразборчива в знакомствах. Странно только, что ее раньше никто не утихомирил, по всему выходит, года два лишних она по улицам пробегала, кабы не больше.
Ну вот, еще один кусочек в мозаике встал на свое место.
— Как мелькнула весточка о том, что наследие Рода в Москву пожаловало, Матвейка сразу шустрить начал, — уже без шутовства продолжила ведьма. — Ему Слеза сильно нужна, вот тогда-то он Виллеруа и нанял. Ты про него наверняка немало слышал, потому понимаешь — под его руку мало кто идти пожелает, даже за хорошие деньги. Но твоя женушка не сильно принципиальна, она согласилась, тем более что Верховин ей своего слугу в помощь дал. Есть у него такой, сменявший душу на долгое бытие, живым его не назовешь, мертвяком тоже, застрял где-то посередине. Но Матвею этот мутноглазый предан как собака, знает, что тот над ним властен.