Слипер и Дример
Шрифт:
круглые очки и совершенно немыслимая для родной Земли местность, где над головой сияло в
небе нездетутышнее тухленькое солнышко.
— Ёктить твою налево, — поперхнулся Шматко. И уразумел сей момент явным знаком.
«Точно есть Бог на свете!» — решил мысленно Феоктист.
И почему-то бухгалтер с ним тута же и однозначно согласился.
— Так, ну и где ты прячешься, мля, гнида фашисткая? — завёл успокоительный разговор сам с
собой матрос Шматко и развернулся в воде под килем
мы тебя…
И он замолотил ластами, попутно вспоминая, как нужно вообще молиться, и коря себя за то,
что так и не нашел в своей жизни времени поинтересоваться этим вопросом. Спустя долгие десять
минут искренней молитвы Феоктист увидел в мутной непроглядной тьме силуэт огромного
железного борта.
— Лодка! — радостно икнуло внутри Шматко.
Он плыл вокруг неё, проводя первый осмотр.
— Хе-хе, надо же! Вот это совпадение! — Артемьич чуть не хихикнул под водой. На рубке
подлодки красовалась аккуратная надпись «U-44».
— Ох, не нравится мне это, — суетнулся внутри матросского разума Феоктистыч.
Уж он-то, всю жизнь имеющий дело с цифрами, сразу почуял неладное. Но движуха вроде как
наладилась. То ли со страху, то ли из-за адреналина, но, словно не замечая холода воды, Шматко
скрупулёзно обследовал лодку, нашёл пробоины в хвостовой части и разыскал выступающие в
носовой части крюки. Водолаз отвязал с пояса ярко-белый деревянный буёк, отпустил его на
тонкой верёвке к поверхности, а затем стал подниматься и сам, попутно продуваясь. Наверху был
ад. Волны швыряли сильно вверх и вниз. Шматко тут же опять замутило. На катере отсемафорили,
что он и буй замечены, и, дав «малый назад», двинулись в его направлении. Феоктист снял маску,
закрыл кран воздуха, чтобы экономить боевой запас. В мозгу его билось сейчас только одно:
— Надо вытащить лодку! Надо доставить лодку! Штаб ждёт! Все наши ждут! Весь наш народ
ждёт эту лодку! Вся страна ждёт эту лодку! Мы узнаем, мля, что и как у них сделано там, и
выиграем, мля, эту чёртову войну! Некуда, мля, отступать!
Все эти мысли придавали ему сил и притупляли ощущение жуткого холода.
92
И вот катер подошёл, и крюки на тросах были сброшены. Шматко опять натянул маску,
повернул вентиль подачи воздуха и пошёл снова вниз к лодке, направляя тяжеленные крепежи,
которые опускались рядом с ним. Не сразу удалось зацепить крючья за петли. Пришлось
повозиться. Но Шматко был так погружён в это занятие, что даже ощущение присутствия чужого
разума внутри него притупилось. И вот он вынырнул, сорвал маску и, улыбаясь, дал отмашку.
Готово. Его взяли на борт. Сняли промокший
где кок по приказу капитана налил ему в алюминиевую кружку около ста граммов чистого спирта.
Сев на пороге рубки, обернув ноги сухим бушлатом, Шматко опрокинул в горло спирт, и тут
организм его расслабился, поняв, что мобилизация на время отложена. И Шматко практически
мгновенно погрузился в сон, удивлённо ощущая краем сознания, что чужой разум внутри также
вместе с ним погружается сейчас в тёмную и мутную глубину забытья.
— Вот там мы и встретимся, — почему-то весело подумал матрос Шматко. И уснул.
Он так и не услышал разрывающего воздух грохота взрыва, когда торпедоносец взлетел на
воздух, едва тронувшись с места, почти мгновенно разметав всего себя по серым стальным волнам
Финского залива. Занятый молитвой, Шматко не заметил там, в глубине, тонкий трос,
связывающий лежащую на дне подводную лодку с огромной замаскированной миной возле неё.
Едва катер сдвинул опасный груз, как всё в радиусе семидесяти метров было превращено в мелкое
крошево. Всё. И рыбы, и камни на дне, и катер на волнах, и подлодка в глубине, и русские
матросы, и немецкие мёртвые подводники. Всё, кроме самого матроса Феоктиста Шматко,
который был выкинут в ледяной воздух над волнами и по счастливому стечению обстоятельств (а
может, потому что успел-таки от чистого сердца впервые в жизни помолиться) не утонул, упав в
воду. И стоявший невдалеке на якоре такой же торпедоносец быстро подоспел и взял его на борт.
Контуженого, но живого. И первое, что увидел один-единственный уцелевший в этой боевой
операции матрос Шматко, очнувшись через несколько дней в госпитале, были полные слёз глаза
несравненной и всеми в Кронштадтском порту обсуждаемой медсестры Нюры. Артемия
Феоктистовича в моряцкой боевой головушке уже не было, и эти прекрасные черты милой Нюры,
аки и все её остальные достоинства, бухгалтеру Шматко предстояло увидеть весьма позже.
Великий Вездесущный Тутытам и его туристическое агентство Белочников
Стрелочкиных
Резкий свет пробился сквозь его, Артемия Феоктистовича Шматко, веки. Бухгалтер потянулся
было сладко, а затем подскочил, словно ужаленный Страстной Напастью. Руки-то его были на
руле! О, Великий Тутытам!
«Я уснул за рулём!» — пролетела пикирующей Белкой-Парашютягой первая его мысль.
«Я жив!» — пронеслась вслед за ней Белкой-Дельтапланерюгой вторая.