Слишком близкие люди

Николаева Ольга

— Лизка — и бухать? Ничего не путаешь? И Лера, кстати, тоже не пьет. — Аж передернулся, так скребануло по душе это запретное имя.

— Плохо ты наших девочек знаешь, Андрюх. Когда сильно хочется, они и нас с тобой за пояс заткнут.

— И что ты мне теперь предлагаешь?

— Ничего.

— Я тебя не понимаю, Кир. Не говори загадками.

— Не ожидал, что тебя так накроет. Совсем отупел, Андрюх… — что-то было в его голосе такое, что Андерс ничуть не обиделся. Даже не психанул. Все-таки, не всегда близко — значит, опасно. Иногда полезно иметь под боком вот такого

язву и зануду.

— Ну, накрыло, как видишь.

— Лизка завтра утром уезжает. Вы же с ней не ссорились?

— Нет. А должны были?

— Ох, б. дь, Андерс, тебя тоже надо куда-нибудь выгнать. Как документы-то читаешь, с такой тормозной жидкостью в голове?

— На работу это не распространяется. Не гони.

— Короче, моя ненаглядная вечером тебе позвонит и обо всем отчитается. Кто, где, с кем, когда и в каких обстоятельствах замечен. Сколько пьют, что едят, на чем спят. Андерстэнд? Так тебе полегчает?

— Да хер его знает, Кир. — Поднял тоскливые глаза на друга. — Иногда незнание спасает. Позволяет жить еще чему-то…

— Не беспокойся. Если что лишнее случилось, Лизавета тебе соврет или просто не расскажет. Она ж тебя тоже любит, не сумлевайся, друг.

— Ну, и зачем тогда огород городить? Если я правду не узнаю?

— Затем, что я почву прощупываю: насколько у тебя все плохо.

— Прощупал?

— Да. Полный п. дец. И чтобы тебе полегчало, делюсь очень страшным секретом: восстановление семейства там точно не ожидается. Можешь выдохнуть, бобер! — И Кир довольно рассмеялся.

— Тогда зачем там нужна Лиза?

— У Леры какие-то другие сложности нарисовались. Разгребает. Не зря поехала, короче.

— Реальная помощь нужна? — Он как-то сразу подобрался, сосредоточился.

— Сиди ты уже на своей заднице ровно! Была бы нужна — уже б давно тебя из кабинета выслал. — Кир, наконец, оторвал свою пятую точку от столешницы, прошелся по кабинету, разминаясь. — Лера захотела самостоятельности — значит, она ей нужна. Не лезь туда, куда не просят.

— А если…

— Если запахнет жареным, Лизка обязательно даст нам знать.

— Уверен? Зная твою умницу-красавицу…

— Это за себя просить ей гордость не позволяет. За других — все можно и все нормально.

Должно было бы полегчать: ведь Кир сообщил главное — Лера к мужу не вернулась и даже не собиралась. Но стало, отчего-то, еще гадостнее на душе. У нее были проблемы, и она сама ими занималась. Даже не подумала, что есть человек, который будет только счастлив помочь и поддержать. Или подумала, но не захотела?

Глава 38

Лера

Брат Макса, Илья, похоже, отлично знал, что делает, когда просил о помощи меня. Нашел слова и фразы, которые заставили нервничать. И ведь я же его послала к чертям, когда услышала, зачем он приперся. Он ушел, напоследок оставив записку с данными о том, где Макс лежит. Не упрашивал, не умолял. Просто сказал, что я — последняя надежда.

Если бы Андерс в тот день освободился вовремя, и я успела поговорить с ним о случившемся сразу, по горячим следам, то никуда бы не поехала. Но до вечера успела передумать

и перекрутить все в мыслях бессчетные тысячи раз. Для себя решила, что нужно оставаться человеком в любой ситуации. Даже с теми, кто этого не заслужил и уже не заслужит никогда. И, к собственному стыду, захотела утереть нос этим подонкам: показать, что им тоже иногда нужна помощь и сострадание, а не только оплаченные сиделки. В общем, Егору повезло: и день выбрал удачный, и время, и настроение.

Только в одном не угадал. А может, соврал сознательно: никакой любви у Макса не было, и ниоткуда она не появилась.

Но мое появление сработало на ура. Макс, весь опутанный проводами, в гипсе, неподвижно смотрел в потолок, даже не моргнул глазами, когда я зашла в сопровождении доктора. Никак не реагировал на манипуляции медсестры, на слова врача. Только глаза в какой момент прикрыл, прикинулся спящим.

— Максим, привет… Ты меня помнишь? — я успела сказать всего несколько слов, после того, как нас оставили одних. И обожглась ненавистью, от которой все его лицо, только что неподвижное, перекосило. Узнал. Даже не стал притворяться. Брови сошлись на переносице, губы дернулись, он что-то невнятно прохрипел. Видимо, от долгого молчания нормально говорить не мог.

— Макс, подожди, не напрягайся. Я позову доктора! — Подскочила со стула, метнулась, было к двери. Что бы на лице не было написано, самое важное — его попытка говорить.

— Не нужно. — Почти по слогам, еле слышно. Облизал сухие губы, скорчил гримасу, как будто разминая их. И уже более разборчиво. — Зачем притащилась?

— Меня попросили твои родные… — Потрясающее ощущение. Я с Андерсом поссорилась, чтобы этой гниде помочь, а он с ходу наезжает. Горбатого не исправляет даже преддверие могилы…

— Денег тебе не достанется. — Уже совершенно отчетливо. — Можешь валить.

— И свалю. А ты лежи здесь и гадь под себя. Самое место для таких, как ты, Макс! Лежать в своих фекалиях и ими же исходить. Я нисколько не жалею о том, что приехала! Только ради того, чтобы посмотреть на тебя такого, можно было еще пару тысяч километров проехать.

Меня несло от злости и отвращения. К Максу — за то, что даже такая беда не смогла поставить ему мозги на место. К себе — за то, что много лет почти обожествляла этого человека и не видела, какая же гниль в его нутре сидит. О том, что рванула сюда, не пожалела ни на секунду: я свое дело сделала, Макс заговорил. И пусть теперь прикидывается молчащим поленом перед родней, сколько хочет. А моя совесть чиста.

Перед Андерсом стыдно — да. За то, что обидела. За то, что поехала, толком не поговорив. Не убедила, что люблю его одного, а Макс — это просто долг и зов совести. И вот от этого стыда гореть хотелось. Ради помощи злому упырю испортила отношения с любимым человеком…

— Прощай, Максим. Мне теперь искренне похрен на то, как ты будешь жить, и будешь ли вообще. Это проблемы твои, и ничьи больше.

— Совесть не загрызет, если это будут последние слова, которые я услышу? — уже мне в спину понеслось, голос непривычно скрипящий, сухой, а вот насмешка — до боли знакомая.