Слишком много подозреваемых
Шрифт:
– А ты как думаешь?
– Клио хоть как-то объяснилась с тобой потом? Что-то сказала по этому поводу?
– Ни слова.
– А папа?
– Тоже молчал как рыба. А где ты была тогда, Фрэнсис?
– Я? Не помню. – Фрэнсис порылась в памяти. – Может, меня отпустили переночевать у какой-нибудь подружки. Я же была старше и не нуждалась в столь бдительной опеке.
Свет, излучаемый заходящим солнцем, изменился. Теперь он стал нежно-розовым, как и небо, и сестрица Блэр выглядела в этих лучах гораздо моложе своих лет и гораздо легкомысленнее. Как будто кончина мачехи сбросила с ее души
– А когда возвращается Джейк? – поинтересовалась Фрэнсис так, на всякий случай.
– Скорее, чем я рассчитывала, – ответила Блэр, не скрывая иронии. – Он позвонил и сказал, что прибудет завтра чуть ли не на рассвете.
– А что у него за дела в Огайо?
– Кажется, в Огайо он так и не побывал. Судя по его невнятному лепету, он не покидал пределов Манхэттена.
– Что-то я не пойму тебя.
– Джейк большую часть времени тратит на то, чтобы спасти галерею от полного краха. Он рассчитывал на то, что Клио нас выручит, но она показала нам фигу. Я не знаю, какие меры он предпринимает, – может, самые отчаянные. Джейк испуган и взбешен. Наши дорожки с ним разделились, каждый идет по своей. Решили, что сойдемся опять, когда что-нибудь выгорит или у него, или у меня.
Несмотря на то что Фрэнсис кое-что узнала из документов, небрежно оставленных Блэр на сиденье ее «Мазды», она решила не допытываться подробностей у сестры. Из многолетнего опыта работы в прокуратуре она извлекла урок – любой вопрос похож на камень, брошенный на гладкую поверхность заросшего ряской пруда. Всколыхните ее, и неизвестно, какие выплывут из глубины чудовища.
– А маме ты сообщила? – Фрэнсис увела разговор в сторону.
– Ну да… конечно. Сразу, как я поговорила с тобой из «Фейр-Лаун», а потом еще раз позвонила ей отсюда, из дому. Она предложила немедленно приехать, но я сказала, что со мной все о'кей.
– Ну и как она прореагировала?
– Наверное, это ее потрясло. Хотя ей-то что за дело до Клио?
Сестры в молчании дождались мгновения, когда сумерки начали сгущаться. Бутылка белого вина уже почти опустела. Фрэнсис поднялась первой.
– Мне пора домой. Надеюсь поймать рейсовый автобус до Ориент-Пойнт.
– Воспользуйся моей машиной, – предложила Блэр.
– Я выпила.
– До автобусной остановки ты доберешься, а там оставь машину. Я заберу ее позже или завтра с утра.
– Спасибо. А можно ли тебя оставить здесь одну?
– Почему бы нет? Я в полном порядке. К тому же у меня дружок неподалеку. – Блэр присвистнула, взглянув на свои золотые часики. – О! Он, должно быть, уже выехал.
Фрэнсис решила не задавать младшей сестре больше никаких вопросов.
Дом Фрэнсис был темен, за исключением слабой лампочки над крыльцом, которая горела круглые сутки. Отпирая дверь, она услышала шлепанье лап по полу, постукивание когтей и ощутила ласковое приветствие двух мохнатых существ, безумно обрадованных ее появлением. Она потрепала обеих собак за шелковистые уши, счастливая тем, что оказалась у себя
Торжественной процессией – она и сопровождающие ее собаки – проследовали на кухню. Едва Фрэнсис зажгла там свет, как увидела записку, подсунутую на столе под простенький стакан с полевыми цветами.
«Соскучился по твоей улыбке. Куда ты подевалась? Долго ходил вокруг и испугался, что тебя похитили. Позволил себе вольность накормить твоих собачек досыта и выгулять их».
Подписи не было, но Фрэнсис узнала уверенный почерк Сэма.
Проверив содержимое своего холодильника, Фрэнсис нашла только засохший сыр, съела его, разрезав на мелкие кусочки, потому что была адски голодна, запила остатками вина в початой бутылке, несмотря на изрядную дозу, принятую за компанию у Блэр, и взялась за телефон.
Стоило ей только произнести «алло», как ее босс, окружной прокурор Малкольм Моррис, знакомый ей с детства, партнер ее отца по парным играм в теннисном клубе, постоянный гость на приемах, устраиваемых Ричардом и Клио, узнал ее голос и разразился целой речью:
– Позволь выразить свои глубокие соболезнования по случаю кончины Клио. Я желаю твоему отцу держаться мужественно, переживая такое горе.
Моррис сам всегда держался мужественно, даже когда, напившись, исполнял танец живота на некоторых приемах и подвергался допросу «желтых» репортеров: не трансвестит ли он? После его гавайских танцев Фрэнсис не могла без иронии выслушивать его строгие поучения. Но сейчас он был суров, как никогда прежде.
– Однако предупреждаю тебя, что никакое твое участие, официальное или неофициальное, в следствии по делу о кончине Клио недопустимо. Я узнал, что ты побывала в «Фейр-Лаун» вместе с Умником, и это он виноват, что приволок тебя туда с собой сегодня, но на этом конец.
– Не он приволок, а я его позвала, получив сообщение о смерти Клио от сестры, – встала на защиту старого друга Фрэнсис. – Я его попросила меня сопровождать – и кругом виновата. А разве заведено дело?
– Какое может быть дело, когда смерть наступила по естественным причинам? – удивился Малкольм. – Ординарный случай – сердечный приступ.
– Я рада это слышать… Конечно, не рада, – моментально поправилась она, – но все же так спокойнее. Значит, порядок? Вскрытие это подтвердило?
– Что?
– Инфаркт.
– Результатов вскрытия я еще не знаю. Новости я тебе сообщу. А пока сиди дома и не высовывайся. Нечего тебе лезть в чужие дела.
– Она все-таки была супругой моего отца, которого я очень люблю.
Прокурор на том конце провода некоторое время молчал, но затем он нашел в своем мозгу подходящие к случаю слова:
– Поверь, что я больше всего беспокоюсь о тебе. Я не хочу, чтобы твое Лицо мелькало перед камерами телевизионщиков. Прошу прислушаться к моим советам.
Он повесил трубку. Фрэнсис тоже. Звонок Малкольма встревожил ее, вместо того чтобы успокоить. Значит, существовали какие-то сомнения в естественной смерти Клио? Он был не из тех, кто будет зазря произносить хоть единое словечко, даже в подпитии, даже развлекая публику непристойными телодвижениями. У него во всем был свой расчет. А раз он опустил перед нею железный занавес, значит, на то были причины.