Слишком много подозреваемых
Шрифт:
– Надо заказать геморокаллис. Клио их любит, – произнес он и надолго умолк.
Фрэнсис удивилась, что отец употребил научное название королевских лилий, действительно обожаемых Клио.
После последующей продолжительной паузы деловой разговор возобновился.
– Подсчитай стоимость заказа и предупреди, что они уплатят неустойку, если опоздают с исполнением.
– Не думаю, что это случится, – сказала Фрэнсис. Опять наступила пауза.
– А можно предложить и другие сорта белых лилий? Или добавить чуть-чуть оранжевых? По краям?
– Для
– Я помню.
Фрэнсис действительно помнила. Катафалк утонувшего в темной воде озера мальчугана был укрыт ковром белых цветов, срезанных в оранжереях всего Лонг-Айленда.
Ричард угадал, о чем она думает.
– Клио организовала тогда все очень хорошо. Она никому не доверилась. Все взяла на себя.
– Да, она держалась тогда молодцом, – постаралась подбодрить отца Фрэнсис.
– Вся церковь на поминальной службе была заполнена белыми цветами. – Ричард, словно простуженный, шмыгнул носом. – А потом устроила ему алтарь. Эта работа утешила ее.
– Алтарь? Кому?
– Джастину. Разве ты не побывала там?
– Нет, папа. Как-то не пришлось, – отозвалась Фрэнсис.
– В его комнате все сохранилось в том же порядке, как в тот день, когда он ушел оттуда на озеро. Только там всегда были белые цветы, и Клио убирала их сама, лишь только они увянут, и заменяла свежими. Она специально выращивала их в саду и даже, как мне сказали, советовалась с тобой.
– Но мой садик по сравнению с ее всего лишь жалкая пародия на цветник.
– Однажды она мне сказала, что с тобой ее объединяет лишь одно – любовь к цветоводству. Ты еще маленькой часто возилась в саду. Ей так хотелось быть связанным чем-то общим с моими дочерьми. Твоя мать была инородным существом, и Клио это давно почувствовала.
Для паралитика, убитого горем, Ричард был на удивление многословен.
– Ты разочаровала Клио.
– Чем же? – встрепенулась Фрэнсис.
– Ты полюбила розы, а она предпочитает лилии. У вас разные вкусы.
– Чем ей помешали мои розы?
– Ты стала чужой. Ты отвергаешь лилии. Белые лилии. Они останутся и будут цвести, когда меня не станет.
Неужели Фрэнсис ведет разговор не с обожаемым отцом, а с больным стариком с помутившимся разумом? Ей впервые стало как-то не по себе наедине с отцом. Куда подевалась неотлучная Лили?
– Вы обе, ты и Блэр, доставили Клио много трудных минут. Вы были слишком похожи на свою мать. И не подпускали Клио близко к себе. Не находили с ней общего языка.
Возмущению Фрэнсис не было предела, она с трудом сдержала себя. Нельзя обрушить на сломленного горем больного отца правду об отношении мачехи к его дочерям. Ей хотелось тут же встать и уйти, хлопнув дверью, но она сделала попытку вернуть разговор в прежнее русло:
– Значит, ты хочешь, чтобы я заказала только белые цветы?
– Нет, зачем же? Клио любит разные цветы, но только бледных тонов. Ни в коем случае не пурпурные и
Когда у него вырвалось слово «мы», из глаз старика покатились слезы. Это «мы» имело огромное значение. Фрэнсис оно больно задело. Когда пара – мужчина и женщина – проводит долгие годы вместе, делит все – стол, кров, кровать, радости и беды, – они скрепляются намертво, словно цементом, и живут, дышат и мыслят одинаково. И она, Фрэнсис, имела такой шанс в жизни, но упустила его, порвав с Пьетро ради стремления отстоять свою самостоятельность, якобы неповторимую личность, и в награду вдоволь накушалась одиночеством.
Слеза скатилась по щеке Ричарда и упала на фотографию. Фрэнсис потянулась, чтобы стереть ее, но отец поспешно, хоть и немощными пальцами, перевернул снимок и отер его о плед. Потом он снова повернул фотографию и уставился взглядом в изображение Клио.
– Все счета направь сюда, на этот адрес. Блэр их оплатит, – распорядился он.
Фрэнсис не могла скрыть своего удивления:
– Разве ты уже говорил с Блэр?
– Она приезжала ночью. Было темно, но я не спал. Она пригнала машину Клио из «Фейр-Лаун».
– Она была одна?
– Здесь была одна, но кто-то ждал ее снаружи. Лили тебе скажет, кто это был. Она обещала еще заехать сегодня попозже, взять чековую книжку и помочь с организацией похорон.
Фрэнсис хорошо помнила их вечерний разговор с Блэр. Та вовсе не собиралась куда-то ехать, а уж тем более мчаться среди ночи к отцу, утешать его и предлагать свою помощь. Блэр вполне могла подождать до утра. Что заставило ее так резко изменить свои планы?
– А где намечено прощание? – поинтересовалась Фрэнсис, испытывая ощущение человека, опоздавшего на поезд.
– В храме на дюнах. В среду. Ты ведь знаешь, что легче тому, кто ушел из жизни, чем тому, кто остается. Мы с Клио это испытали, когда потеряли Джастина.
Фрэнсис захотелось приблизиться к отцу, дотронуться до него, вложив в этот жест вновь вспыхнувшую нежность к старику, но бодрый девичий голосок нарушил их уединение. Веснушчатая девица в уж слишком вызывающе обтягивающей ее округлости медицинской форме возникла из сумрака с подносом. Запах горячих тостов и куриного бульона сопровождал ее появление.
– Куда же подевался мой пациент? Я его обыскалась наверху, а он, такой прыткий, оказывается, уже здесь. Не пора ли подкрепиться? А вы, должно быть, Фрэнсис Пратт?
У молодой медсестры был явный ирландский акцент.
– Меня зовут Мэри. Я замещаю Лили. У нее сегодня выходной, но она им не воспользовалась, а поехала в город исполнять кое-какие поручения. Нам теперь прибавилось хлопот на ближайшие дни, но мы очень скорбим по миссис Пратт. Мистер Пратт обычно кушает у себя наверху, но раз вы здесь… – Она опустила поднос на столик, с которого Фрэнсис поспешно убрала свой блокнот. – Угощайтесь, пожалуйста. Тут с лихвой хватит на двоих. А я быстренько принесу вам прибор.