Слишком много счастья (сборник)
Шрифт:
– Объяснить свою жизнь…
– Моя жизнь, мой путь вперед, все, что мне удалось раскопать в своей вонючей душе… Цель моего существования. Мое дерьмо. Моя духовность. Мой интеллект. Послушай, Салли, нет никакой внутренней духовности. Ничего, если я буду называть тебя Салли? Все на самом деле проще. Есть только внешнее – то, что ты делаешь в данную секунду. Поняв это, я стал счастлив.
– Ты? Счастлив?
– Разумеется. Я избавился от тупого себялюбия. Думаю теперь только: «Как помочь?» – и больше ни о чем себе думать не позволяю.
– То есть живешь
– Если тебе кажется, что я говорю глупости, мне все равно. Я не обижусь, если ты надо мной посмеешься.
– Да я не…
– Мне все равно. Послушай. Если ты думаешь, что мне нужны твои деньги, пусть так и будет. Мне нужны твои деньги. И ты мне нужна. Разве ты не хочешь изменить свою жизнь? Я не говорю, что люблю тебя, таких дурацких слов я не произношу. Или что я, типа, хочу тебя спасти. Спасти человек может только самого себя. Так вот о чем я. Я обычно не пытаюсь достучаться до людей. Избегаю личных отношений. Да, именно избегаю.
Отношений.
– Я смотрю, ты сдерживаешь улыбку? – сказал он. – Это из-за слова «отношения»? Ханжеское слово? Но о словах я тоже не забочусь.
– Я подумала об Иисусе, – ответила Салли. – «Женщина, что мне до тебя?» {38}
Лицо его исказилось, оно выражало чуть ли не ярость.
– Салли, а тебе не надоело, нет?! Не надоело быть такой умной? Все, извини, я этот разговор больше продолжать не могу. У меня есть еще дела.
– Да и у меня тоже, – ответила Салли. Это была полная ложь. – Ну, мы с тобой еще…
– Не говори ничего! Молчи! Не надо говорить «увидимся».
– …может быть, увидимся. Так ведь лучше?
На обратном пути Салли заблудилась, но потом выбралась. Вот опять здание банка, и на его ступенях – те же самые бездельники. А может быть, новые. Целый полк. Поездка на метро. Парковка, ключи, шоссе, пробки. Потом дорога поспокойней, солнце уже заходит рано, но снега еще нет, голые деревья и темнеющие поля.
Она любит этот загородный пейзаж, это время года. И что, она должна считать саму себя, свою личность ничего не стоящей?
Кошка радуется приходу хозяйки. В компьютере – пара писем от друзей. Она подогревает себе порцию лазаньи. Теперь она покупает готовые замороженные продукты. Вполне съедобные и к тому же недорогие, если хочешь сэкономить. Пока еда разогревается – семь минут, – Салли отпивает глоток вина.
Иона.
Ее трясет от гнева. И что ей прикажете делать – вернуться в этот проклятый дом, драить там гнилой линолеум и готовить куриные окорочка, которые кто-то выбросил на помойку, потому что вышел срок годности? И ей там будут каждый день говорить, что она недотягивает в развитии до Марни или до кого-нибудь еще из этих чокнутых? И все это ради того, чтобы оказаться ему полезной в той жизни, которую он себе выбрал?
Кент болен. Изжил самого себя, может быть, умирает. И он даже не поблагодарит ее за чистые простыни или свежую пищу. Нет, ни за что. Скорее умрет на этой своей койке под прожженным одеялом.
Да, но чек… Она же может выписать ему чек, совершенно реальный. На какую-то сумму – не слишком большую, но и не слишком маленькую.
Но, как бы там ни было, Салли прожила этот день, и он не стал концом всего. Стал или не стал? Она сказала: «может быть, увидимся». А он ее не поправил.
Свободные радикалы {39}
Поначалу знакомые звонили Ните, чтобы узнать, не впала ли она в депрессию, справляется ли с одиночеством, что ест и не слишком ли много пьет. (Когда-то она любила вино, и теперь многие забыли, что в последнее время ей вообще запрещено пить.) Она отвечала сдержанно, и в ее интонациях не было ни возвышенной скорби, ни неестественной живости, ни рассеянности, ни смущения. Говорила, что продуктов привозить не нужно, у нее всего предостаточно. И лекарств, и марок, чтобы наклеивать их на открытки с благодарностями за соболезнования.
Лучшие подруги, вероятно, подозревали, что на самом деле все иначе: о еде она совсем перестала заботиться, а письма с выражениями сочувствия выбрасывает в помойное ведро. И откуда только берутся эти письма, если она даже не написала тем, кто живет далеко? Ни бывшей жене Рича в Аризону, ни его брату в Новую Шотландию (впрочем, человеку давно чужому), хотя они, наверное, лучше других поняли бы, почему она так обошлась с похоронами.
В то утро Рич крикнул ей, что хочет съездить в хозяйственный магазин в деревне. Было около десяти, и он начал красить перила на террасе. Точнее, стал отдирать прежнюю краску, чтобы потом нанести новую, и тут старый скребок развалился напополам прямо у него в руках.
Нита даже не начала беспокоиться, что его долго нет. Он умер мгновенно – упал на выносной рекламный щит, который стоял перед входом в магазин и обещал скидки на газонокосилки. Даже не успел зайти внутрь. Ричу исполнился восемьдесят один год, но со здоровьем у него все было в порядке, если не считать некоторой глухоты в правом ухе. Он был у врача всего неделю назад. Подруги Ниты высказались в том духе, что все эти недавние осмотры с чистыми страницами в карточке оборачиваются потом внезапными смертями. Вас послушать, отвечала она, так лучше вообще к врачам не ходить.
Впрочем, так она разговаривала только со своими ближайшими подругами-сплетницами, Вирджи и Кэрол, почти ее ровесницами, а ей было уже шестьдесят два. Люди помоложе старались избегать таких скользких тем. В первые дни они выражали готовность помогать Ните, кто чем сможет. При этом никто не заговаривал о том, как она переживет свое горе. Но Нита боялась, что в любой момент это может начаться.
Занявшись похоронами, она, разумеется, первым делом отказалась от всего, кроме самого необходимого. Самая дешевая коробка – и поскорее в землю, без всяких церемоний. Сотрудник похоронного бюро заикнулся было, что это противоречит закону, но они с Ричем все разузнали заранее. Собрали сведения еще год назад, когда врачи поставили Ните окончательный диагноз.