Сливовое дерево
Шрифт:
— Вряд ли. Не иначе забыла. Наверняка она очень занята.
— Может, это твоя мама не сказала тебе? А я-то думаю, почему ты не заходишь навестить меня.
Кристина потрясла головой, стараясь сообразить, что все это значит.
— Давай выпьем по чашке чая или съедим по сорбету? — Она указала на кафе по соседству.
Кати вытерла нос тыльной стороной ладони, как трехлетняя девочка.
— Я не взяла деньги, — всхлипнула она. — Просто вышла прогуляться… — Голос ее прерывался, она снова готова была зарыдать.
— Я припасла пару монет на черный день, — подбодрила ее Кристина. Затем, силясь выдавить из себя улыбку, она сложила ладонь ковшиком и протянула руку к потокам дождя. Через несколько мгновений в горсть доверху набралась
— Хорошо, — шмыгнув носом, согласилась Кати.
Табличка на двери предупреждала: «Juden Verboten!» [38] — и поначалу Кристина засомневалась Потом она заметила двух эсэсовцев, сидевших в кафе около широкого окна. Жар бросился ей в лицо. Офицеры развалились на стульях и смотрели на них с Кати через стекло. На лацканах черной униформы были нашиты зигрунен [39] — две одинаковые руны, похожие на молнии, на воротниках — железные кресты, на околышах фуражек — серебряные череп и кости. Развернуться и уйти было бы слишком очевидным знаком презрения. Она прошла вслед за Кати через стеклянную дверь, глядя перед собой, и остановилась у входа, ожидая, пока подруга сложит зонт, с которого стекала вода. Даже спиной Кристина чувствовала взгляд эсэсовцев.
38
Juden Verboten — «Евреям вход воспрещен!» (нем.).
39
Зигрунен (Siegrunen) — эмблема СС в виде двух рун «зиг» («сдвоенная молния»), являющихся атрибутом бога войны Тора (знак власти, энергии, борьбы и смерти), разработанная в 1933 году гауптштурмфюрером СС Вальтером Хеком, художником-графиком в мастерской Фердинанда Хофштаттера в Бонне.
Еще год назад кафе всегда было переполнено влюбленными парами и семьями, пришедшими пообедать или выпить кофе с кусочком сладкого пирога — кухена. Но сегодня в этом уютном месте кроме девушек находились только пятеро: офицеры, владелец — он же шеф-повар — герр Шмидт, его жена и единственная официантка фрау Шмидт и морщинистый пожилой господин в серой рубашке и потертых кожаных брюках до колена с подтяжками.
Кристина проследовала за Кати в конец зала, к круглому стеклянному столику в углу, декорированному бело-голубыми тарелками делфтского фарфора с изображением мельниц и рисунками сестры Гуммель [40] , на которых ангелоподобные детишки держат на руках гусей и ягнят. Девушки прошли мимо старика, читавшего газету. Свою трость он прислонил к соседнему пустому стулу. На столе перед ним стояли чашка суррогатного кофе и тарелка с недоеденной жареной колбаской. Когда он подносил чашку к губам, руки его тряслись так сильно, что Кристина была уверена: он вот-вот разольет напиток. Но пожилому человеку удалось донести чашку до рта и снова поставить на стол, не пролив ни капли. Кристина прошла к дальнему столику, и все нутро у нее дрожало, как руки старика.
40
Гуммель Берта (1909–1946) — немецкая монахиня, художница, по рисункам которой выпускают знаменитые фарфоровые фигурки детей.
Она опустилась на стул, украдкой бросив взгляд на офицеров. К ее облегчению, они уже надевали фуражки и совали руки в рукава длинных шинелей. На фоне серой завесы дождя за окном их фигуры в черной униформе казались темными силуэтами
— Я ничего не буду, — сообщила Кати, падая на стул.
— Перестань, — возразила Кристина, — это тебя взбодрит.
— Я так по нему скучаю! — простонала Кати. — Что, если он не вернется? — Ее лицо снова исказилось, и Кристина испугалась, что подруга завоет в голос.
— Знаю, ты места себе не находишь, — проговорила Кристина. — Но надо думать о хорошем. Я каждый день убеждаю себя в том, что снова увижу Исаака. Только и живу надеждой, что однажды мы будем вместе.
Кати высморкалась в насквозь промокший носовой платок и покосилась на Кристину. Лицо ее тоже было мокрым от слез.
— Исаак? — с удивлением переспросила она. — Он же еврей!
Кристина оцепенела. Живот ее скрутило от страха, и она взглянула на эсэсовцев. К счастью, те расплачивались у прилавка за обед и не обратили внимания на слова Кати. В середине стеклянной столешницы у вазы с голубыми ромашками и красными маками стояла желтая книжица меню. Подавляя порыв встать и убежать, Кристина схватила ее, пытаясь снова обрести голос.
Она прочистила горло.
— Что будем заказывать? — произнесла она наконец, раздумывая, читала ли подруга Der St"urmer за то время, что они не виделись.
— С тех пор как уехал Штефан, у меня нет аппетита, — промолвила Кати.
— Я тебе сочувствую. Но ты должна верить, что он уцелеет.
Кристина и сама не верила своим словам. Даже с того момента, как они вошли в кафе, погибло не меньше сотни человек. Штефан вполне мог быть одним из них. Каждый день скорбный список в газетах становился все длиннее.
— Трудно сохранять оптимизм, — возразила Кати. — Все говорят, что война будет долгой.
— Едва ли кто-то может предсказать будущее.
— Штефан говорит, это они виноваты, что началась война.
— Кто?
— Ну как кто? — удивилась Кати. — Евреи, — она понизила голос и наклонилась вперед. — Я думала, Исаак — школьная любовь. Ну, богатый симпатичный паренек, который бы тебе никогда не достался. А теперь, со всеми этими новыми законами… Но все равно он вряд ли даже знал о твоем существовании. Ведь из этого ничего не вышло.
В глазах у Кристины закипели слезы. Искушение рассказать Кати, что они с Исааком влюблены друг в друга и тайно встречались, было столь велико, что Кристина едва не выболтала правду. Она уставилась в меню, прикусив изнутри щеку.
— Я знаю его дольше, чем ты Штефана, — заметила она:
— Ты просто сохла по нему. Это совсем другое.
Кристина с трудом сдерживала желание поведать собеседнице обо всем, только бы она замолчала.
— Я все еще скучаю по нему.
Кати закатила глаза.
— Прости. Знаю, ты тоскуешь по тем временам, когда работала в его доме и виделась с ним. Но теперь о нем надо забыть.
Тут к их столику подошла фрау Шмидт, готовая принять заказ. Подруги умолкли и сели прямо. Кристина не могла оторвать глаз от Кати. «Кто эта девушка?» — удивлялась она.
— Вишневый сорбет, bitte, — заказала Кати.
— Мне, bitte, то же самое, — проговорила Кристина. У нее кружилась голова. Она недоумевала, какой черт дернул ее пригласить сюда Кати. Следовало выдумать предлог и пойти своей дорогой.
Пока фрау Шмидт записывала заказ, Кати постукивала пальцами по столу. Когда официантка отошла, она снова наклонилась к Кристине.
— На прошлой неделе она получила телеграмму. — Кати кивнула в ту сторону, куда посеменила фрау Шмидт. — Ее сын погиб в бою под Парижем.
Сердце у Кристины сжалось.
— Бедная женщина, — произнесла она. Краем глаза Кристина видела, что эсэсовцы направляются в конец зала. Притворяясь, будто не замечает этого, она заставила себя улыбнуться Кати.
Офицеры остановились у столика, где сидел пожилой человек, и молча ждали, пока тот заметит их присутствие. Наконец старик поднял глаза от тарелки.