Сливовое дерево
Шрифт:
— Знаю, и все, — ответила Кристина. — Это инстинкт, с которым, я думаю, рождается каждый. Просто у некоторых он сильнее. Послушай, конечно, это тяжело, но попробуй взглянуть на это иначе: подумай, как тебе повезло. Ты дома, со своей семьей. Мы все вместе, у нас есть крыша над головой и пища на столе. Понимаю, ты пережила несчастье и плачешь неспроста. Но, bitte, постарайся быть благодарной за самые простые вещи. Мне приходится делать это каждый день.
Мария закрыла руками лицо и снова начала плакать.
— Это нелегко, — сквозь плач выговорила она.
— Bitte, —
Мария вытерла нос и, казалось, целую вечность лежала без движения. В полной тишине слышались только редкие всхлипывания. Поначалу Кристина подумала, что сестра заснула, но потом наконец раздался ее голос:
— Я же говорю: рассказывать нечего, — она повернулась на бок и натянула одеяла на плечи. — А сейчас я хочу заснуть и забыть обо всем. Ты права. Утро вечера мудренее. Прости, что разбудила тебя.
У Кристины упало сердце. Она ничуть не помогла, а лишь заставила сестру замкнуться в себе.
— Тебе кто-нибудь… Ты в кого-нибудь влюбилась? — спросила она. — В молодого человека, который пришел с войны? И боишься, что он узнает о случившемся? Никто не должен знать!
Мария презрительно фыркнула, словно давала понять, что ничего глупее она в жизни не слышала.
— Nein, — ответила она. — Я-то как раз ни по кому не сохну.
Кристина промолчала. Через минуту Мария снова повернулась к сестре.
— Прости. Зря я это. Я знаю, как сильно ты тоскуешь по Исааку.
— Ничего, — сказала Кристина. — Ты же не нарочно. Я расстроена, потому что хочу помочь. Мне больно слушать, как ты плачешь.
— Мне жаль, что я тебя побеспокоила, — проговорила Мария. — Ты и так достаточно вынесла.
— Если хочешь, я останусь. Мне надо, чтобы ты была здоровой и веселой. Ты ведь моя единственная сестра.
Мария одной рукой обняла Кристину.
— Ты тоже мне нужна, — произнесла она. — Но со мной в самом деле все хорошо.
— Точно?
— Ja, иди спать.
Кристина еще раз обняла Марию и неохотно побрела в свою комнату, надеясь, что хоть чуть-чуть утешила сестру. Но когда следующей ночью она снова услышала, как та горько плачет, ее обуял страх. Кристина не могла этого объяснить, но безутешное горе Марии вселило в нее тревогу, что они никогда не смогут залечить нанесенные войной раны. Однако каждый раз, когда она проходила по коридору к комнате сестры и открывала дверь, рыдания прекращались.
Теперь, в столовой, когда мутти закрыла суп крышкой, Кристина села рядом с Марией и спросила у нее:
— Как ты думаешь, что в банке?
Мария пожала плечами и шмыгнула носом, утерев его бледным запястьем.
— Карл, — скомандовала мутти, — открывай.
— И шоколадки давайте сюда, — напомнила Кристина.
Карл принес с кухни открывашку и отдал ее старшей сестре. В серебристой банке оказалась однородная светло-коричневая масса. Мутти достала из буфета ложки, зачерпнула немного неизвестного продукта и передала ложку Карлу. Мальчик опасливо попробовал странное густое вещество. Глаза его расширились, и он, расплывшись в улыбке, лизнул еще раз. Генрих схватил ложку и тоже полез в банку.
— И что это? — поинтересовалась у них Кристина.
— Не знаю! — ответил Генрих. — Какая-то вкуснятина!
Кристина соскоблила краешек кремообразной коричневой пасты
— М-м-м, — протянула она. — Объедение!
Она вручила ложку Марии, потом открыла две шоколадки и раздала всем по кусочку.
Вскоре вся семья обмакивала ложки и шоколад в мягкую пасту, совсем как вареную картошку в миску с простоквашей, когда есть больше было нечего. Даже ома не могла оторваться от лакомства. Мутти и мальчики обсасывали столовые приборы так, словно те были из сахара. И хотя бодрый вид Марии казался напускным, Кристина радовалась, что все смеются и улыбаются. Годы страха и неопределенности наложили суровую печать на их лица, в глазах сквозила затаенная боль, рты словно бы постоянно сдерживали крик. Но сегодня черты лица расслабились и приобрели мягкость, улыбки стали широкими и неподдельными. Хорошо, что Джейк оставил банку и шоколад. Кристина почувствовала укол вины за то, что плохо думала о нем. Даже в Рождество братья не выглядели такими счастливыми.
— Вот Vater удивится, когда попробует! — сказал Карл.
— А теперь пора съесть что-нибудь существенное, — наконец объявила мутти и накрыла банку тарелкой. Мальчики издали недовольный стон.
Когда семья закончила трапезу, Кристина отнесла грязную посуду на кухню и поймала себя на том, что почти час не вспоминала о своей сердечной тоске.
«Так вот как все происходит, — подумала она. — Жизнь отвлекает от страданий. Раны заживают под действием приятных минут, которые раньше я воспринимала как должное. Надеюсь, теперь это станет случаться чаще и длиться дольше. Потому что нельзя выжить, если застрянешь в прошлом».
Но когда она закатала рукава, чтобы вымыть посуду, ее внезапно что-то остановило. Рука потянулась к татуировке на запястье, большой палец сильно надавливал на цифры. Поначалу Кристина удивилась — что это с ней? Потом пришло понимание. На короткое время она забыла о лагерях и войне. Но потом с тошнотворным спазмом в желудке вдруг осознала, что этот номер грязного цвета останется у нее на всю жизнь, каждый день будет попадаться на глаза и напоминать о прошлом.
Глава тридцатая
Ко второй неделе мая в город вернулись несколько выживших мужчин и юношей. Те, кому повезло уцелеть и сохранить здравый рассудок. Большинство нашли дома разрушенные жилища и узнали о гибели родных: матерей, бабушек и дедушек, братьев и сестер, которые не успели вовремя укрыться в бомбоубежище.
Повсюду раздавался стук молотков и визг пил — этой весной все трудоспособные мужчины, женщины и подростки сообща поднимали из руин истерзанный войной город. Жители сновали по извилистым улочкам, как рой рабочих муравьев, разбирали затейливую многовековую каменную кладку, сносили шаткие стены старинных лавок и развалины амбаров. С помощью молотка и кирки отбивали от остатков полукаменных домов строительный раствор, сохраняя камни и неповрежденные балки. Освобождали от завалов подвалы, обугленное дерево и разбитые кирпичи складывали на обочинах улиц, а затем грузили на телеги и увозили. Пробоины в стенах кирхи напротив дома Кристины постепенно залатали булыжником и свежим известковым раствором.