Сливовое дерево
Шрифт:
Глава тридцать первая
Благодаря регулярному питанию — свежим овощам с тушеной курятиной, домашнему хлебу со сливовым повидлом — острые локти и выпирающие ребра Кристины стали постепенно обрастать плотью. В конце концов мутти уступила и позволила ей носить обед отцу на строительную площадку. Кристина радовалась возможности выйти на улицу, размять ноги и почувствовать дуновение ветра. Каждый раз она умоляла Марию пойти вместе с ней, но сестра отказывалась. Мария
Прогуливаясь по городу, Кристина чувствовала, что ее рассматривают из-за раздвинутых занавесок, — людям было любопытно поглазеть на девушку, пережившую заключение в концлагере. Временами она шла домой в обход, держась подальше от городских кварталов, — замедляла шаг и глубоко дышала чистым воздухом, чувствуя себя достаточно свободной, чтобы высоко держать голову и смотреть вдаль на холмы, вспоминая, как поля желтели пшеничными колосьями и до самых каменных оград тянулись бесчисленные ряды сахарной свеклы, похожие на длинные зеленые ребра спящего гиганта.
Однажды Кристина забралась на самый высокий холм и разглядела в долине сотни американских танков и джипов, сосредоточившихся вокруг двухэтажной вышки аэродрома. Вообще же с вершины холма открывался вид на безотрадную картину разрушений — город окаймляли воронки от бомб, участки выжженной земли и расщепленные поваленные деревья. Казалось, по долине протопал неуклюжий великан, подавивший в городе множество домов и магазинов: занявшие между черепичными крышами сохранившихся зданий провалы походили на следы исполинских сапог.
Через две недели после признания Марии и впервые после возвращения Кристины из Дахау зашла Кати. В последние месяцы войны, когда бомбежки участились и других девушек посылали в большие города на службу в отрядах гражданской обороны или помощницами в пожарные бригады, родители Кати отправили ее в сельскую местность, на ферму к дяде. «Понимает ли она, как ей повезло?» — думала Кристина.
Кати медленно вошла в гостиную, сцепив руки перед собой, будто навещала тяжелобольного, чье лицо было обезображено жестоким недугом, и осведомилась:
— Как ты себя чувствуешь?
— Как и следовало ожидать, — ответила Кристина.
Посетительница остановилась посередине комнаты, теребя пальцами боковой шов юбки.
«Да она, никак, боится меня, — с удивлением догадалась Кристина. — Ведет себя так, словно я заразная».
— Рада, что ты дома, — проговорила Кати.
— Danke, — поблагодарила Кристина. — Я тоже рада.
— Что случилось с твоими волосами? — поинтересовалась подруга, указывая на ее голову.
Кристина смущенно пробежала пальцами по коротким прядям над ухом.
— Их состригли.
— Зачем?
— Так поступают со всеми заключенными, — Кристина уронила руки
— О, — издала восклицание Кати, отводя взгляд. — Рада, что ты дома, — повторила она. — Моя мама сказала, что твоя мама уже не надеялась снова тебя увидеть.
— Я тоже не думала, что увижу родных. — Кристина разложила подушки на диване так, чтобы Кати могла сесть.
Гостья помедлила посреди комнаты — глаза ее метнулись к окну, словно она намеревалась сбежать, — и наконец неохотно направилась к дивану.
— Но ведь тебе ничего не грозило? — проговорила она, устраиваясь на краешке. — Ты же немка.
Кристина поджала под себя ноги и повернулась лицом к Кати. Всегда ли ее волосы были такими жгуче рыжими? В столбе проникавшего сквозь окно солнечного света они переливались, будто внутри каждой пряди мерцал огонек. Кристина снова потрогала свои жалкие волосенки, тонкие и мягкие, как желтый цыплячий пух. Когда Кати глянула в ее сторону, Кристина сложила руки на коленях и прижала большой палец к запястью.
— Каждую минуту в этом лагере, — возразила она, — я думала, что умру. Там ежедневно убивали людей тысячами.
— Тысячами? — Кати впервые посмотрела ей прямо в лицо. — Но зачем убивать так много людей? И как это вообще физически возможно?
— Их травили газом, а потом сжигали в гигантских печах. Иногда просто расстреливали.
От воспоминания об Исааке у Кристины сжалось сердце. Большим пальцем, лежавшим на запястье, она почувствовала, как участился ее пульс.
— Да нет, с какой стати им убивать евреев? — в лице Кати читалось явное недоверие. — Их же собирались переселять!
— Нацисты лгали. Никто и не думал переселять евреев. Они увозили их, чтобы уничтожить.
— Вот уж ни за что не поверю. Это какие-то фантазии.
Кристина почувствовала, как в груди у нее вскипает гнев.
— Я своими глазами видела, как умерщвляли тысячи людей. А Исаака расстреляли.
— Я слышала, — Кати поглядывала на подругу с притворным сочувствием. — Мне жаль. Ты проявила большую смелость, когда рисковала ради него жизнью, и, конечно, ты много вынесла. Но теперь ты дома. И скорее оправишься, если забудешь обо всем, — она похлопала Кристину по колену, как будто та была глупым ребенком, который боится чудовища под кроватью.
— Никогда в жизни я этого не забуду, — вспыхнула Кристина. Из-за звона в ушах ей почудилось, что это произнес кто-то другой.
Кати не обратила на ее слова никакого внимания, поднялась и подошла к окну. Она оперлась о подоконник и выглянула на улицу.
— Помнишь тот трехэтажный дом с вычурным балкончиком на Халлерштрассе, которым я все время восхищалась? Там живет мать Штефана, и она подарит нам этот дом, как только мы поженимся!
Внезапно звон в ушах у Кристины прекратился, и она стала слышать все очень отчетливо. Девушка села прямо.