Сливовое дерево
Шрифт:
— Вы хотите что-то сказать? — в мертвой тишине переспросил священник.
Кристина стиснула зубы. Она чувствовала лишь, как яростно сжимает ее пальцы материнская рука, и освободилась от нее. «Извини, мама, — мысленно произнесла она. — Но я должна это сделать».
— Ja, — проговорила Кристина, поднимая подбородок. Девушка взглянула на священника, и к щекам ее прихлынула кровь. Ее глаза блуждали по ожидающим удивленным лицам. Она указала на Штефана. — Вот тот человек. Я видела его. В лагере. Он был эсэсовцем и служил охранником в Дахау.
Всеобщий
— Да она сама не знает, что говорит! Она помешалась! Я приходила к ней на днях, и она бесконечно рассказывала какие-то дикие выдумки!
— Я говорю правду! — настаивала Кристина, — Я видела Штефана в Дахау! Взгляните на мое лицо — он пытался заставить меня молчать!
— Bitte, давайте успокоимся, — призвал священник, размахивая Библией. — Frauleins, bitte[98]. Вы находитесь в храме божьем!
— Нельзя же верить всему, что говорит эта ненормальная! — продолжала Кати, шаря широко раскрытыми глазами по толпе. — Взгляните на нее! Она больна! Она бредит! Она рисковала жизнью, чтобы спасти еврея!
Штефан с бесстрастным лицом встал и положил ладонь на руку Кати, пытаясь успокоить ее. Он глянул на Кристину, и она почувствовала, как в каждой клеточке ее тела закипели ярость и тоска и мерзкая обжигающая волна прошлась по каждому мускулу и нерву. Мутти шмыгала носом и вытирала глаза.
— У этого человека есть черная униформа, — продолжала Кристина. — Его невеста сама сказала мне. Он гордится этим. Да, Штефан хвастался перед ней этой формой, на которой изображены череп и кости. Он был членом отряда Totenkopfverb"ande. Я видела, как он вырвал мальчика из рук матери и приставил к его голове пистолет!
Мать Штефана медленно встала, опираясь на руку сына. Она улыбалась, кожа на ее упитанных щеках была розовой и гладкой, как животик новорожденного козленка.
— Извините, фройляйн, — произнесла она дрогнувшим голосом. — Вы, должно быть, с кем-то спутали моего сына. Он пришел домой в серой шинели. Служил в сухопутных войсках. Он герой войны, награжден медалями.
— Правильно! — выплюнула Кати, повернувшись к бывшей подруге. — Он воевал на фронте!
— Так же как и твой отец, Кристина! — произнес другой голос.
— Так, значит, Штефан украл эту форму! — Кристина чувствовала, как кровь стучит в венах на лбу. — Он притворяется, что служил в вермахте, потому что не может признаться, что был охранником в Дахау!
Священник с плотно сомкнутыми губами направился в ее сторону.
— Замолчи! — визжала Кати. Она стала было пробираться к проходу мимо Штефана, но он удержал невесту, что-то прошептав ей на ухо.
— Лучше оставьте это, — сказал Кристине священник. — Вы вернулись домой. Все остальное неважно.
— Была война! — выкрикнула какая-то женщина. — Каждого принуждали
— Мы должны держаться вместе, — вступил кто-то еще. — Нас теперь весь мир ненавидит.
Кристина оглядела зал. Море лиц смотрело на нее — гневно сжатые губы, сдвинутые в страхе брови, глаза, полные потрясения и жалости.
— Вы понятия не имеете, о чем говорите! — в этот крик Кристина, казалось, вложила всю долго сдерживаемую ярость, которая теперь закипела и перелилась через край.
— А если ты ошиблась? — подал голос кто-то из толпы. — Что, если ты обвиняешь невинного?
— Если Штефан невиновен, — ответила Кристина, — то он должен рассказать всем, что творили охранники в лагере, — она взглянула на Кати. — Он признался тебе? Или тоже солгал?
— Он хороший человек, — возразила Кати.
Мать Штефана достала из сумочки белый носовой платок и трясущимися руками вытерла глаза.
— Ну хватит! — сказал кто-то.
— Вы не представляете, какие злодейства я видела! — закричала Кристина. — Вам такое и в самом страшном сне не приснится!
Священник толковал с подозрительным типом с кустистыми бровями и указывал на Кристину. Его собеседник вылез со скамьи и, выпятив грудь, встал возле пастора, демонстрируя готовность к драке.
— Вам лучше пойти домой и отдохнуть, — посоветовал девушке священник. — Люди пришли на богослужение. Нам очень жаль, что вам пришлось пройти через такие испытания, но сейчас не время и не место обсуждать это. Не нам решать, кто виноват, а кто нет.
— Они убивали женщин и детей! — плакала Кристина. — И Штефан был их пособником!
Те, кто сидел рядом с семьей Бёльц, вставали со скамьи и выходили в проход, косясь на нее, как на помешанную. Субъект с кустистыми бровями начал пробираться к Кристине, но фатер встал и вытянул руку, останавливая его.
— Мы отведем ее домой, — его пальцы уперлись в грудь неизвестного. — Не нужно прикладывать силу.
Воинственный тип отступил, хмуро взирая на виновницу скандала. Отец взял Кристину за руку.
— Нельзя, чтобы они остались безнаказанными! — голосила девушка, когда отец вел ее к проходу, а затем прочь из церкви. Мать, братья и ома поспешали следом. На ступенях лестницы Кристина вырвалась и побежала вон с церковного двора.
— Кристина! — закричала вслед мать.
Но дочь не слушала ее и понеслась вниз по холму. Она хотела побыть одна, скрыться подальше от всех. Добежав до середины улицы, девушка оглянулась и увидела, как родные, повесив головы, пересекают пешеходную дорожку перед их домом. Ее пронзило чувство такого безграничного одиночества, что она остановилась и зарыдала в голос. Она сдернула с головы шарф и так стояла посреди улицы, не зная, что делать и куда идти.
Номер на ее запястье начал немилосердно зудеть. Кристина прижала к нему большой палец, потом пробежала пальцами по мягким прядям волос за ушами, крепко стиснув зубы. Она представила мертвое тело Исаака, лежащее в лесу, и выдернула клок волос. На блаженное мгновение острая боль поглотила все другие чувства.