Сломанная кукла
Шрифт:
– Вот!
– тыкаю на него пальцем.
– Вот ты чмошник… - шикают на него “пострадавшие”.
– Сам же говорил - прессанул первым! А она ножом написала просто.
– Я еще раз спрошу: шкурами своих братишек?
– одергиваю их.
Упрямо хмурясь, опускают взгляды.
– Членоголовые, блять! По спальникам!
Я, конечно, утрирую именно эту ситуацию. Но они должны понять логику. Такие милые барышни и вырезают группы в горячих точках, прикинувшись пострадавшим мирняком.
Раздуваю угли, двигая
Боковым зрением вижу, как другие парни накидывают на девчонку несколько спальников ещё сверху. И она сидит в горе одеял.
Маленькая и несчастная. Изредка порхая своими ресницами.
Втихаря что-то передают по рукам ей.
– Держи, - высовывают в руки.
– Бери-бери... Ешь. Он не на тебя... Пацанов ругает...
Всхлипнув, отворачивается, слезы текут градом по лицу. Горько судорожно дышит. В руке зажата шоколадка.
О-о-ой, блять...
– вздыхаю устало.
– Не было печали… купила баба порося!
– подпирая щеку смотрит на неё с умилением Танго.
Подстава, да. Несу ей чай…
Глава 19 - Выбора нет
Я умею не плакать. Как бы не было обидно и плохо. Прятаться в ракушку, отстраняться от реальности, уходя в себя.
Но оказывается, я не умею не плакать, когда меня искренне жалеют. Это что-то совсем другое. Никакая защита не выдерживает, если внутри больно и кто-то тебя "гладит и обнимает". И меня сейчас тут многие так или иначе "гладят". Тем, что отворачивались, тем, что полная тишина в лагере и никто меня не обсуждает. Спальниками этими. Шоколадкой...
И я реву.
Но это ещё ничего не значит. Это совсем не значит, что кто-то поможет. Им прикажут, запугают, купят, обманут... Что-то да подействует.
Алишер пойдет на все. Потому что, если он меня потеряет, отец сразу убьет его. Алишер очень любит жить. И жить так, как ему нравится.
Чтобы прекратить рыдать, я пытаюсь отвлечься.
Парни делают "баню по-черному". Груда крупных камней из реки, сложенные горой. Сверху лапник и сухие сучья. Все это горит как огромный шатер, топя снег. Почему они называют это баней, я не понимаю. Но смотрю на высокий огонь, стараясь ни о чем не думать.
Псих, словно негласно запретил приближаться ко мне. Они все ходят по диаметру метров пять вокруг меня. Нарушив его лишь единожды, когда накрывали спальниками и отдали шоколадку.
Я глажу ее пальцами. Она ценная для меня. И совсем не хочу съедать. А вот горячий чай выпиваю.
Псих с другими инструкторами, выжав наши вещи, развешивает на дереве. Обувь перевёрнута и висит на тонких пеньках подлеска.
– Они же не высохнут до утра, - комментирует Радио.
– В мокрых пойдешь, - ухмыляется Танго.
– Я то может и пойду... А она?
– А она - не твоё сопливое дело, - хмуро обрубает
– Вещи и обувь будут сохнуть в бане. Не очкуй, - встряхивает мой бушлат Йода.
Псих, поймав меня взглядом, идёт в мою сторону. Садится рядом. Тоже смотрит на огонь. Показывает мой нож в ножнах.
– Это я забираю. Не обессудь.
Что я могу сделать с этим? Ничего... Хотя, с ним я чувствовала себя более защищенной.
– Как зовут?
Не хочу говорить настоящее имя. Но и врать ему сложно. Опасно врать тому, кто имеет власть над тобой.
– Женя...
– шепчу я среднюю версию между правдой и ложью.
– Как?
– не расслышав поворачивается ко мне.
– Женя...
– Ну, чего шепчешь-то? Не актуально уже.
Показываю на горло.
– Реально нет голоса?
Киваю, опуская взгляд.
– Волосы у тебя были длинные, красивые, да?
– с едва уловимым сожалением.
Молчу.
– Я спросил.
– Да.
– Тебя ищут. Думаю, ты в курсе.
– Да...
– дрожит мой шепот.
Ловя за подбородок поднимает мое лицо. Позволяю ему это, боясь открыто протестовать.
– Вот это - что?
– прикасается к скуле.
– Из парней кто-то ударил?
Отрицательно качаю головой.
– Это Вы...
– Так, Женя, - недовольно с угрозой вздыхает.
– Если ты будешь нести бред...
– Вы во сне. Локтем!
– испуганно шепчу я.
– Я не вру.
Отпускает. Хмурится.
– Да? Черт...
– облизывает губы, допивая свой чай.
Молчит, глядя вперёд. Костер громко трещит.
– Что с Солодом?
– Он уснул... И я... Вышла вместо него.
– От кого бежишь, Женя?
– От плохого человека...
– дрожат мои губы.
– Ладно. Ешь, Женя, шоколад. А мы пока подумаем, как с тобой быть.
Напрягается, чтобы встать. Ловлю его руку.
Удивлённо поворачивается.
Из рюкзака достаю серьги. Я переложила их туда, чтобы не выпало больше ничего из кармана.
Вкладываю ему в ладонь.
– Не отдавайте меня им, - прошу я умоляюще.
– Пожалуйста.
С недоумением рассматривает драгоценности.
– Бриллианты и рубины, - шепчу я.
– Это дорогие серьги. Очень дорогие. Возьмите.
Отец дарил на премьеру. Я выступала в них.
Перекладывает мне их обратно в руку. Сжимает поверх мои пальцы в кулак.
– Убери. Потеряешь.
– Отпустите меня просто. Я сама дальше...
Сверлит взглядом.
– Куда "сама", Жень? Тайга. Здесь и мужики по одному не ходят.
Отрицательно качаю головой.
– Отпустите. Я же вам все равно в тягость.
Морщится недовольно.
– Тебя отпустить, это как зимой в окно канарейку отпустить. Идёшь дальше вместе со всеми. Расскажешь полностью ситуацию, там будет видно что делать.