Сломанная подкова
Шрифт:
Теперь Чоров храпит. Стало и Апчару клонить ко сну. Вдруг рядом -с вагоном внезапно грохнуло, вагон закачался, осветился ослепительным светом, уши забило, как ватой. Завизжала в испуге Узиза. Раздались еще два взрыва. Потом еще и еще. С грохотом падали и раскалывались посылки. Стараясь спрятать голову, Хатали согнулся и первым делом закричал: «Спокойно!», но голос у него, уловила Апчара, задрожал.
Поезд остановился. Апчара, не помня себя, выскочила из теплушки. Над головой резко и низко ревели самолеты. Красными вспышками грохотали
Грохочущий мимо эшелон обдал Анчару ветром, смешанным с пылью и гарью. Апчара подняла голову. Услышала отчаянный голос Хатали:
— Апчара?! Где ты? Сейчас же вернись! Где ты?
Поодаль бойцы сбрасывали с рельсов горящую платформу, заливали огонь водой из шлангов, забрасывали песком.
Апчара бегом вернулась в вагон. Хатали набросился на нее и, наверно, долго читал бы ей мораль, если бы на узелках и ящиках не застонала Узиза. Хатали испугался еще больше. Он подумал, что Узиза собралась рожать.
— Апчара, спроси у нее, что с ней, мне неудобно. И вообще не отходи. Я ведь ничего в этом не смыслю.
Но Узиза сама же и успокоила руководителя делегации:
— Ничего, Хатали. Все прошло. Это я от страха. Теперь самолет не гудит?
Поезд тронулся, и на душе полегчало. По гудку Апчара поняла, что «доходной» паровоз заменили. Действительно, поезд сразу набрал скорость и мчался, все убыстряя и убыстряя свой бег.
В просвете приотворенной двери постепенно менялся небосклон. Ночная мгла размывалась и редела, становилась прозрачной. Теряли яркость звезды, воздух свежел, только деревья продолжали дремать, словно лошади в стойле. Апчара, почувствовав свежесть предрассветного воздуха, стала кутаться и укрываться одеялами. Угрелась и под бесконечный перестук колес уснула.
Разбудило ее знакомое слово, к которому она так привыкла в женском общежитии на строительстве оборонительных сооружений.
— Подъем! — Хатали стоял уже в дверях, спиной к вагону, чтобы не мешать женщинам одеться.
По неизменному своему правилу он уже что-то жевал. «Идя в гости, не забудь и поесть,— говорил он сам себе,— потому что неизвестно, покормят ли в гостях. А если покормят, то лучше поесть два раза, чем ни одного».
— Уже? Приехали?— Апчара поежилась от холода.— Почему стоим?
— Да. Прибыли к месту назначения. Но почему-то никого не видно. Должна быть торжественная встреча делегации с подарками.
Апчара выглянула из вагона и не увидела ни станции, ни поселка — ничего вообще. Кругом лежала пустая степь. Только штабеля ящиков, прикрытые ветками, лежали поодаль от рельсов. Между ящиками показались бойцы — охрана складов. Но где же сама дивизия? Может, она уже воюет? Больше всех взволновалась Узиза, которая ждала, что сразу
— Вот мы и в действующей армии,— торжественно объявил Хатали.
Апчаре не поверилось. Такая тишина, и вдруг — «действующая армия». В пути было куда тревожнее. Ей казалось, что фронт встретит ее артиллерийскими залпами, скрежетом гусениц, воем «катюш», как это показывают в кинофильмах. А здесь — ласковое летнее утро, чистое небо. Вдали приземистые глинобитные домики — словно куры присели в пыли. Редкие деревья как бы охраняют тишину и покой хуторов. Ветерок нанес запах полыни и пение жаворонка. Трудно было поверить, - что совсем близко, за широким и многоводным Доном, земля вздыблена огнем и железом, идет невиданная битва, поставлены на карту судьбы народов.
Чоров прохаживался у вагонов, отцепленных от поезда, не решаясь отойти далеко.
Из-за штабелей показались военные. Они шли торопливо. Это, видно, и были те, кто должен встречать делегацию. Впереди всех — одетый в новенькое обмундирование комиссар с красными звездочками на рукавах. Апчара уже научилась отличать, как она говорила, «настоящих военных» от политработников.
— Добро пожаловать на войну,— сказал комиссар всей делегации издали, потом, подойдя к Хатали, поздоровался с ним за руку, оба обнялись и снова пожали друг другу руки.
— Как доехали? Фриц не посылал ночного салама?
— Посылал. От его приветствия Узиза едва...— Хатали вовремя спохватился и прикусил язык,— едва, говорю, не выскочила из вагона вслед за Апчарой. А как у вас тут, Солтан?
— Здравствуйте. Здравствуйте.— Солтан Хуламба-ев пошел к женщинам. Вопроса Хатали он будто не слышал.— Рад вас видеть живыми и здоровыми. Правда, я не могу обещать вам полную безопасность, но главная опасность позади. Если мы будем не очень гостеприимны, простите великодушно...
— Спишем за счет войны,— бойко отрезала Апчара. Эту фразу часто повторял ее брат.
— Вот именно. Сразу начинайте списывать. Сегодня уже получилась накладка. Не встретили вас.
Апчара сразу узнала Солтаиа Хуламбаева. Это по его милости на проводах дивизии она выступала с трибуны. Может быть, и Солтан помнит ее, иначе не улыбался бы ей еще издали. За Хуламбаевым шел — не поймешь — военный или гражданский. Без знаков отличия, китель особого покроя. Представился:
— Якуб Бештоев. Юрист.
Хуламбаев шутливо уточнил:
— Военный юрист. В резерве главного командования. Ждет не дождется звания.
— Районным прокурором работали? Я вас помню, ходили в больших очках.
— Совершенно точно. Теперь, как видите, без...
— Очки запомнились, а сам — нет,— засмеялся Солтан.— Не везет ему. Послали документы на присвоение звания, а вместо звания на его место прислали человека.
— Ни места, ни звания и ни очков.
— Ничего, Якуб, была бы голова, а шапка будет,— утешал Солтан Бештоева.— Ну, а как вы?—обратился он к Хатали.