Сломанные куклы
Шрифт:
– Ты был прав насчет первой жертвы. С судмедэкспертами мы никакого результата не добились, так что я попросил раскопать все нераскрытые убийства, произошедшие за последние два года. Одно дело выделялось. Чарльз Бреннер, семнадцатилетний мальчик по вызову, работал в районе Кингс-Кросс. Он был похищен полтора года назад и убит молотком. Убийца явно без башни, весь череп и лицо были разбиты в бесформенную массу.
– И это преступление выделяется, потому что больше на теле никаких повреждений не было. По крайней мере, тех, которые могли бы быть связаны с убийством.
– Как ты это узнал?
– За это ты мне и платишь большие деньги, –
– В Баркинге.
– Это северный берег Темзы?
– Да. Не знаю, нашего ли маньяка рук это дело, но вроде бы все сходится.
– Это он, Хэтчер. Все сходится по месту и времени. Что есть еще?
– А кто говорит, что есть что-то еще?
– Потому что ты улыбаешься, я слышу.
– Черт тебя побери, Уинтер.
– Ты все еще улыбаешься.
Хэтчер засмеялся в голос и сказал:
– В Бристоле из музея Гленсайд при мединституте был украден орбитокласт. Это случилось прямо перед похищением Сары Флайт. Плохо то, что полиция не восприняла эту кражу всерьез. Поскольку больше ничего украдено не было, они подумали, что это шалость кого-то из студентов.
– Сколько времени займет дорога до Бристоля?
– В это время дня – пару часов. Если ехать на всех парах с мигалками – полтора часа.
Это означало потерю пяти часов, четыре из которых мы просто просидим в машине. Если повезет, вернемся к полуночи. Неэффективное использование времени.
– Мне нужен вертолет, – сказал я.
– А мне – гоночный «Макларен».
– Я серьезно, Хэтчер.
– Я не могу достать тебе вертолет, Уинтер.
– Мне он нужен всего на пару часов. Обещаю отдать, клянусь чем угодно и все такое.
– Я не могу достать тебе вертолет.
– Конечно, можешь. Ты босс. Ты – царь и бог, помнишь? Ты можешь сделать все, что захочешь.
– В третий и последний раз повторяю, Уинтер, я не смогу достать вертолет.
– Плохо слышу тебя, ты пропадаешь! – я нажал на сброс и положил телефон в карман. – Летим в Бристоль, – сказал я Темплтон. – На вертолете.
– Круто!
54
Мощный рев двигателей «Eurocopter EC145» не оставлял ни малейшей возможности о чем-либо думать – даже в наушниках легко было оглохнуть. Все мое нутро вибрировало в такт с оборотами лопастей, сотрясаясь от мощных колебаний вертолета. Темные облака висели низко, и мы иногда задевали их края и попадали в турбулентность.
За штурвалом был пилот с почасовой оплатой, и комфорт пассажиров в списке его приоритетов был на последнем месте. Ему было велено как можно скорее добраться из пункта А в пункт Б, и именно этим он и занимался. Он летел жестко и быстро, словно мы направлялись в зону военных действий подбирать раненых. Ощущения от перелета были сравнимы с катанием на американских горках, только было еще на порядок веселее. Когда нас в очередной раз начало болтать, Темплтон закатила глаза и так сильно впилась руками в ремни безопасности, что костяшки ее пальцев побелели.
К
Больница Гленсайд изначально была психушкой, во время войны служила военным госпиталем и тогда же перешла в собственность Университета Западной Англии. Старые здания бывшей психиатрической лечебницы соседствовали с более современными постройками, являя собой готические памятники маниям и сумасшествию.
Музей располагался в здании церкви. Рабочий день уже закончился, но от Хэтчера позвонили и предупредили о нашем визите. Темплтон постучала в старую дубовую дверь. Было темно, холодно, и я как никогда сильно захотел оказаться в Калифорнии. Чтобы немного разогнать кровообращение и согреться, я стал топать ногами и растирать ладони. Темплтон, казалось, не замечала холода, а если и замечала, то виду не подавала.
В замке зашевелился ключ, и дверь открылась настежь. Элизабет Драйден представилась и жестом пригласила нас внутрь. Ей было далеко за семьдесят, если не все восемьдесят. Она давно была на пенсии. Это была маленькая и хрупкая, словно птичка, женщина. Судя по тому, как медленно она двигалась, у нее был артрит. Одета она была в твидовый костюм, седые волосы забраны в тугой пучок. Очки она носила на цепочке и говорила с аристократическим акцентом, характерным для дикторов «Би-би-си» пятидесятых годов.
В здании по-прежнему пахло церковью. Каменные стены впитали ароматы ладана, воска и старого дерева. Скамейки убрали, вместо них стояли витрины, демонстрирующие историю психиатрической помощи, начиная с конца девятнадцатого века.
– Полиция не проявляла интереса к этой краже, – заметила Драйден. – Почему вдруг такая перемена?
– Мы считаем, что она может быть связана с очень важным расследованием, – ответил я.
– Раз вы прилетели сюда из Лондона, расследование действительно важное. Когда произошел этот инцидент, мы еле-еле дождались, пока к нам из местной полиции на машине кто-нибудь доедет. У вас акцент. Вы из Америки?
– Да, из Северной Калифорнии.
– А сейчас работаете на лондонскую полицию.
– Я выступаю в качестве приглашенного консультанта, помогаю по конкретному расследованию.
– Речь про тех девушек, которым лоботомию делают, да? Вы думаете, что ее делают нашим орбитокластом?
– Именно так, – сказал я.
– Я помогу, чем только смогу.
– Можете показать витрину, из которой украли орбитокласт?
– Конечно. Сюда.
Драйден провела нас по нефу и повернула направо в южный трансепт. Ключи в ее руке звенели в такт шагам. Она остановилась перед экспонатом, изображающим лежащего на столе мужчину. Широкие кожаные ремни на руках, ногах и на лбу жестко фиксировали его положение. Голова была запрокинута назад для удобства доступа к глазным впадинам. Рядом стоял человек в белом халате и маске, олицетворяющий врача и создающий иллюзию проведения медицинской процедуры. В маленьком застекленном боксе лежало необходимое оборудование. Орбитокласт торжественно располагался в самом центре.