Сломленные
Шрифт:
Напряжение стискивает грудь.
— Не можешь что?
— Не могу помогать тому, кто не хочет, чтобы ему помогали. Мне думалось, будто приезд Оливии внесёт беспорядок в той разум, и в какой-то степени я знаю, что так и произошло. Ты не похож на мертвеца и не полупьяный, как раньше, когда я приезжал повидаться с тобой.
— Я всё ещё хожу во «Френчи», — перебиваю я. — Прости, если это выводит тебя из себя, но…
— Прекрати, — он вскидывает руку. — Я ошибался, разозлившись из-за этого. Я злился только потому, что не хотел, чтобы тебе было
Я издаю разочарованный стон.
— И ты туда же.
Губы отца сжимаются, но если он и говорил с Оливией и знает, как мы расстались, то не упоминает об этом.
— Я люблю тебя, Пол.
С трудом сглатываю.
— Я очень сильно тебя люблю, и именно поэтому больше не могу смотреть, как ты это делаешь. Если тебе хочется прожить здесь в полном одиночестве до тех пор, пока не покроешься морщинами и не станешь ещё грубее, чем сейчас, я не собираюсь тебя останавливать.
— И больше никаких нянек?
— Никаких, — отвечает он, поднимаясь. — Все, кроме последней, были пустой тратой времени, хотя даже она не смогла достучаться до тебя так, как я надеялся.
— Пап… — я делаю глубокий вдох и говорю ему то, что должен был сказать давным-давно. Не потому что хочу, чтобы он считал меня героем, а из-за того, что мне невыносима мысль, будто он думает, что я легкомысленный попрошайка, паразитирующий на нём не один год. Мне хочется, чтобы он знал: его деньги идут на нечто большее, нежели снабжение его никчёмного сына виски.
— Ты знаешь Алекса Скиннера? — говорю я, совсем не зная с чего начать.
— Да.
— Ну, у него...
— Я знаю, Пол. Обо всём. О его жене, дочери, их ситуации.
Я с трудом удерживаю челюсть на месте.
— Когда? Как ты?..
— Я горжусь тобой, — говорит он, не утруждая себя ответом на мой вопрос. Зная его, он, наверное, шантажировал ЦРУ или что-нибудь такое. — Я не говорил тебе о том, что мне всё известно, потому, что это было единственным достойным делом, которое, казалось, трогает тебя, и я думал, что если суну туда свой нос, то ты бросишь их, лишь бы досадить мне.
Я открываю рот, чтобы поспорить, но отчасти страшусь того, что он прав. Я реально такой придурок.
— Я позабочусь о них, Пол. Даю слово. Чеки, приходящие тебе напрямую от меня, на этом, конечно, кончатся. Но у тебя будет дом.
Мой мозг усиленно пытается всё осмыслить. Мне пофиг на деньги, обойдусь. Да и на дом тоже, если уж на то пошло. Но такое ощущение, будто это… прощание.
— Подожди, — говорю я. — Значит, больше никаких споров о том, чтобы нанять психотерапевтов, врачей или…
— Больше ничего, Пол. Этот визит будет последним.
Я не поднимаюсь
— Постой. Ты не собираешься приезжать? Больше не будешь моим отцом?
Его лицо на мгновение морщится, прежде чем надеть маску безразличия.
— Я в Бостоне. Всегда рядом, если понадоблюсь. Всегда.
Выражение его лица подсказывает мне, что он не сгорает от нетерпения навестить меня ещё раз. Как и никто другой. И это моих рук дело.
— Ты так просто уйдёшь? — повысив голос, вопрошаю я, когда он начинает уходить.
Отец бросает на меня ласковый взгляд через плечо.
— Разве не этого ты всегда хотел?
Глава тридцать пятая
Оливия
У меня есть собственная квартира.
Моя первая собственная я—сама-плачу-аренду квартира.
Крошечная древняя студия на границе верхнего Ист-Сайда и Гарлема. В ней всегда пахнет тайской едой, а окна выглядывают на транзитный центр.
Но она моя. Я плачу за неё своей зарплатой, которую получаю от настоящей компании, а не от анонимного бизнесмена, не утруждающегося заботой о собственном проблемном ребёнке.
На сей раз я работаю на отца Итана. (Я знаю, ладно?)
Как полнейшая идиотка, я была так порабощена одержимостью Полом, что не думала о том, чем займусь по истечении трёх месяцев. И за ту дверь я вышла не только с разбитым сердцем, но и с нулевыми перспективами заполучить работу.
Поэтому мне пришлось сделать немыслимое. Я позвонила Мистеру Прайсу и попросила его о работе… стажировке, хоть какой-нибудь. После впечатляюще катастрофического эксперимента с работой сиделки, я решила, что, возможно, деловой мир, в конце концов, мне подойдёт.
Ещё я взяла несколько вечерних занятий в местном колледже, чтобы получить степень. Родители не на шутку взбесились тем, что я вернулась на исходную точку. В одном они правы: было бы проще, если бы я просто закончила свой последний год в НЙУ вместе с друзьями. Но я не знаю, как объяснить им, что это не мой путь. Сперва мне нужно было кое-что сделать. Разобраться в себе перед тем, как пойму, что, да, первоначальная идея войти в корпоративный мир была правильным для меня решением.
Кстати.
Стартовая зарплата ассистента по маркетингу не оставляет места для роскоши. Постоянная горячая вода канула в Лету, а обогрев здания, кажется, имеет всего два состояния: «выключен» и «попытайтесь разжечь костёр».
Но я работаю. Своими силами.
Однако… честно? Когда я вижусь с родителями за ужином раз в неделю или около того, и они спрашивают, нужны ли мне деньги, или упоминают, как их друзья провели остаток года в Париже, и интересуются, хочу ли я оплаченную квартиру на Парк-Авеню, меня мучает искушение. Совсем немного.