Слон Килиманджаро
Шрифт:
— В нашей экспозиции шесть тысяч экземпляров. Сохранение шести ты называешь компромиссом?
— Нет. Компромисс состоит в том, что пять других отделов остаются нетронутыми.
— По-моему, от твоего компромисса дурно пахнет.
— Согласен с тобой, но альтернатива и того хуже. Она задумалась:
— Не можем мы привлечь на нашу сторону прессу?
— Я уже пытался. Всепланетным информационным структурам наши проблемы до лампочки, а те, кто хотел бы что-то сделать, составляют лишь два процента населения. Которые и так на нашей стороне.
— Ты
— Ты несправедлива, Эстер. Тебя заботит судьба твоего отдела, я же борюсь за выживание всего музея.
— Извини. — Голос ее смягчился. — Я знаю, ты старался. Но этого оказалось недостаточно. Надо что-то придумать. Мы не вправе позволить этим эгоистичным, невежественным, аморальным политикам разбазарить коллекцию, которая собиралась полторы тысячи лет!
— Тут мы бессильны. — Он беспомощно развел руками.
— Всегда можно найти выход.
— Я не могу одобрить действия, которые нанесут урон музею.
Она долго смотрела на него.
— Ты хороший человек, Джошуа, но уж больно наивный. Неужели ты не понимаешь, что одним отделом дело не кончится? Покончив с ним, они примутся за остальные. Одни только драгоценные камни стоят многие миллионы шиллингов. И как долго ты удержишь их после того, как они распродадут ракушки и чучела львов?
— Они заверили меня…
Эстер пренебрежительно фыркнула.
— После того как они разбазарят отдел животного мира, их заверения не будут стоить и выеденного яйца.
— Возможно, ты права. Поэтому я и подал прошение об отставке. Я слишком много вложил в этот музей, чтобы смотреть, как его растаскивают по частям. — Он посмотрел на Эстер. — А ты не хочешь подать в отставку?
Она покачала головой.
— Мы не можем удрать в кусты. Кто-то должен с ними бороться. Их надо остановить, Джошуа.
— Они — правительство. Их не остановишь, — вздохнул куратор.
— Я попытаюсь. — Она гордо вскинула голову.
Совет директоров музея, многие из которых занимали важные государственные посты, отказался принять отставку Джошуа Киджано, настояв, что тот должен отработать оговоренный контрактом срок и проследить за распродажей коллекций отдела животного мира. Он оспорил их решение в суде, проиграл дело и с неохотой согласился доработать оставшиеся четырнадцать месяцев.
Коллекция бабочек стала первой ласточкой. Тут Эстер Камау оказалась бессильна на соглашении уже стояли подписи высоких договаривающихся сторон.
Но за остальные экспонаты она сражалась отчаянно, в надежде на улучшение экономической ситуации.
Музей на Биндере Х захотел приобрести коллекцию животных саванны. Она связалась со своим коллегой на Биндере, объяснила ситуацию и спасла буйвола и хищников, пожертвовав антилопами и газелями.
Университет на Сириусе V заинтересовался окаменелостями, найденными на озере Туркана. Она подделала инвентаризационную опись, сохранив девятнадцать наилучших образцов, и отправила оставшиеся 236 лишь тогда, когда
Коллекция ракушек в восемнадцать тысяч экземпляров. Ее пожелали приобрести музеи с Гринвельдта и Роллукса IV. В совете директоров Гринвельдтовского музея нашелся ее хороший знакомый. В итоге ракушки отбыли на Гринвельдт, но двести самых редких, по договоренности со знакомым, остались на Новой Кении.
А потом Грегори Руссо, губернатор Дедала II, наживший состояние на продаже флоту боевых кораблей, большой поклонник охоты на Внутренних мирах, заявил, что хочет приобрести для своей частной коллекции бивни знаменитого Слона Килиманджаро.
Она выждала две недели, затем сообщила губернатору, что бивни не числятся в списке экспонатов, выставленных музеем на продажу.
Он ей не ответил, и Эстер решила, что вопрос закрыт, но месяц спустя ее вызвали в кабинет Джошуа Киджано.
Он подождал, пока она сядет, потом протянул ей личное письмо губернатора Руссо. Она прочитала письмо, вздохнула, положила на стол.
— Ты сказала губернатору Руссо, что бивни Слона Килиманджаро не продаются?
— Да, — кивнула Эстер.
— У тебя есть список экспонатов, которые сняты с распродажи, Эстер. Бивни в нем не значатся.
— Это особый случай. Бивни Слона Килиманджаро — не просто охотничий трофей, они представляют собой огромную историческую ценность.
— Какую же?
— В две тысячи пятьдесят седьмом году Нашей эры они едва не решили судьбу избирательной кампании в Кении.
— Правда? — удивился Джошуа Киджано. — Я об этом ничего не знаю.
— Тогда позволь рекомендовать тебе некоторые исторические книги и диски. Бивни — самый важный экспонат нашего музея.
— Я бы хотел прочитать эти книги. Если все так, как ты говоришь, я обращусь в правительство и постараюсь убедить их, что бивни надо сохранить. — Внезапно глаза его, только горевшие энтузиазмом, потухли.
— В чем дело, Джошуа?
— Они не согласятся. Губернатор Руссо предлагает за бивни триста тысяч кредиток. Больше двух миллионов новокенийских шиллингов!
— Но я думала, речь идет о продаже наших коллекций другим музеям, чтобы люди всегда могли на них посмотреть. Этот человек даже не кениец, Джошуа, и бивни нужны для его частной коллекции.
— Правительство смотрит на все это иначе. Главное для них — триста тысяч кредиток, так что они ухватятся за его предложение.
— За такие деньги мы можем продать ему одного из двух наших носорогов.
— Не нужен ему носорог. Он хочет купить бивни. О чем и пишет.
— Если ему нужны бивни, пусть утроит сумму, и мы продадим ему Ахмеда. Но бивни Слона Килиманджаро должны остаться здесь.
— Ахмед из Марзабита — самый знаменитый слон в нашей истории, — напомнил Джошуа, — единственное животное, охраняемое специальным указом президента. Не просто президента, а самого Mzee. Правительство уже согласилось оставить Ахмеда в музее.
— Бивни Слона Килиманджаро гораздо важнее, — настаивала Эстер.