Слова, которые мы не сказали
Шрифт:
Глава 43
Следующие четыре дня я оплакиваю потерю Эр-Джея, его дружбы и всего того, что успела себе напридумывать. Я скорблю, видя, как утекает жизнь из человека в соседней комнате, в то время как женщина, всегда находящаяся рядом, пытается продлить его дни, обеспечив комфорт и спокойствие. Я оплакиваю те два десятилетия, проведенные без мамы и с верой в то, что мой отец супергерой.
Попутно я прихожу к выводу, что, в сущности, люди мало чем отличаются друг от друга. У всех нас
В половине пятого утра меня будит мама.
– Его больше нет.
На этот раз я понимаю ее без объяснений. Боб умер.
Удивительно, сколько нового можно узнать о человеке на похоронах и понять, какое количество оставшихся без ответов вопросов будет погребено вместе с ним. На похоронах моего отца два года назад выяснилось, что папа хотел быть летчиком, но это так и осталось мечтой, хотя мне непонятно почему. Сегодня, стоя у могилы Боба, я узнаю от его товарищей, что он был членом Общества анонимных алкоголиков и вырос в детском доме, что в пятнадцать лет убежал оттуда и год бродяжничал, прежде чем его приютил владелец ресторана, дал ему работу и комнату. Ему потребовалось шесть лет, но он все же закончил колледж.
Что заставило его в пятнадцать лет покинуть детский дом и уйти на улицу? С какими демонами в душе он боролся с помощью программы Двенадцати ступеней? С алкоголизмом или чем-то более серьезным?
Я пожимаю мамину руку и склоняю голову, когда священник начинает читать молитву о прощении грехов покойного. Исподтишка я кошусь на застывшего с суровым лицом Эр-Джея, стоящего рядом с мамой с другой стороны, и закрываю глаза. Господи, прости Боба и меня. И, пожалуйста, смягчи сердце Эр-Джея.
Священник осеняет гроб крестным знамением, и он медленно опускается в землю. Все постепенно расходятся. К маме подходит мужчина и приносит соболезнования.
– Ваш муж был хорошим человеком, – говорит он.
– Самым лучшим, – отвечает мама. – И он будет вознагражден.
Если бы здесь была Дороти, ей понравились бы эти слова. Надежда подсказывает, что он будет вознагражден, но вера знает, что этого не случится.
Я обнимаю маму и направляюсь к машине. Надо дать маме возможность несколько минут побыть наедине с тем, кто был любовью всей ее жизни.
Задумавшись, я неожиданно сталкиваюсь лицом к лицу с Эр-Джеем. На нем темный костюм и белая рубашка. На несколько мгновений наши взгляды встречаются, но я ничего не могу прочитать в его глазах. Знаю только, что в них нет того презрения, что было неделю назад, может, оно сменилось тоской и разочарованием? Похоже, он тоже скорбит обо всех тех потерях, что выпали на его долю за столь короткое время.
Я смотрю на него, не в силах оторваться, и чувствую, как рука обнимает меня за талию. Вздрогнув, я оглядываюсь и вижу Лидию. Она утыкается лицом мне в грудь и дает волю рыданиям.
–
Тоненькие ручки сжимаются еще крепче.
– Я убила его.
– О чем ты говоришь? – Я отстраняюсь от нее, стараясь заглянуть в глаза.
В голове всплывает брошенная ее матерью фраза: «Отойди от него!»
Я глажу Лидию по голове.
– Не беспокойся, милая, ты не сделала дедушке ничего плохого.
– Откуда ты знаешь? – хлюпает носом Лидия.
Я сглатываю ком и отвечаю:
– Потому что это сделала я. Твой дедушка прятался в лодке, потому что незадолго до этого дня я решила покатать его по озеру. Его нашли только утром, замерзшего и промокшего. После он заболел и уже не поправился.
Я наклоняюсь и нахожу на земле два маленьких камушка. Один я оставляю себе, второй протягиваю Лидии, и мы вместе возвращаемся к могиле Боба.
– Если ты думаешь, что совершила плохой поступок, извинись. Вот так. – Я подношу камень ко рту и шепчу слова прощения.
Лидия смотрит на меня скептически, но все же подносит руку с камушком к губам.
– Дедушка, прости, что я заразила тебя бронхитом. Хотя, может, это и правда все из-за Анны, ведь она взяла тебя на прогулку по озеру.
Я не могу сдержать улыбку.
– Теперь досчитаем до трех и бросим камни в могилу. Тогда дедушка будет знать, что мы просим у него прощения. Раз. Два. Три.
Камушек Лидии падает на крышку гроба, а мой на земляную насыпь на краю могилы.
– Надеюсь, это сработает, – вздыхает Лидия.
– Надежда – для слабых, – говорю я и беру девочку за руку. – Ты должна верить.
На узкой дороге у кладбища остаются всего две машины: «шевроле» мамы и пикап Эр-Джея. Между ними ярдов тридцать.
Начинает моросить дождик. Я открываю клетчатый зонт и беру маму под локоть. Вокруг нас кружит Лидия, закинув голову и раскинув руки, падающие капли явно доставляют ей удовольствие. Я осторожно оборачиваюсь и смотрю через плечо на идущих за нами Энни и Эр-Джея. Их головы склонились друг к другу, словно они ведут секретный разговор. Мне необходимо что-то ему сказать. Возможно, мы видимся последний раз в жизни.
Мы совсем немного не доходим до машины, когда мама останавливается.
– Садись, милая. Она открыта. А я приглашу детей помянуть отца.
Я вручаю ей зонт и смотрю, как она спешит к двоим взрослым людям, которые никогда не были ее семьей. Я почти уверена, что они откажутся от приглашения и причина не в маме, а во мне.
Через несколько минут она возвращается, и по выражению ее лица я понимаю, что оказалась права.
Я стою и смотрю вслед Эр-Джею, с каждым шагом он все дальше и дальше от меня. Сердце щемит от одной мысли о нем. Это моя последняя возможность. Я должна ему что-то сказать. Но что? Извиниться? Сказать: «Я до сих пор не знаю точно, что произошло тем вечером, но учусь жить с неопределенностью. А ты сможешь?»