Слова сияния
Шрифт:
«Кронпринц Валам, возможно, мертв, ваша светлость Тин, — написало самоперо. — Наши информаторы не уверены. Он никогда не мог похвастать хорошим здоровьем, а теперь, по слухам, болезнь окончательно взяла над ним верх. Его войска спешат осадить Веденар, однако, если он мертв, его незаконнорожденный сын, скорее всего, притворяется, что это не так».
Шаллан уселась обратно, хотя перо продолжало писать. Казалось, что оно движется по своей собственной воле, привязанное к точно такому же перу, которым пользовались компаньоны Тин где-то в Ташикке. После того, как закончился
Если кронпринц мертв, что это означало для ее семьи? В последнее время он был одной из главных проблем отца. Ее дом залез в долги, привлекая новых союзников, чтобы заставить кронпринца их выслушать или, возможно, напротив, чтобы его свергнуть. Война за трон могла повлиять на тех, кто владеет долгами ее семьи, и они могут начать требовать их погашения с братьев. Или, наоборот, хаос мог вынудить кредиторов забыть о братьях Шаллан и их незначительном доме. А что насчет Кровьпризраков? Будут ли они еще сильнее настаивать, чтобы им вернули преобразователь или нет?
Отец Штормов! Ей требовалось больше информации.
Перо продолжало двигаться, записывая имена тех, кто боролся за трон в Джа Кеведе.
— Ты знаешь кого-то из них лично? — задумчиво спросила Тин, стоящая около письменного стола, скрестив руки. — Происходящие события могут подарить нам определенные возможности.
— Я была не настолько важна, — скорчила гримасу Шаллан. Это было правдой.
— Так или иначе, возможно, нам придется поехать в Джа Кевед, — сказала Тин. — Ты знаешь культуру, людей. Такие вещи окажутся полезными.
— Но там война!
— Война означает отчаяние, а отчаяние — наш хлеб насущный, детка. Как только мы закончим с твоей затеей на Разрушенных равнинах — может, возьмем еще одного или двух человек в команду — нам, скорее всего, захочется навестить твою родину.
Шаллан почувствовала внезапный укол вины. Из сказанного Тин, из всех ее историй следовало, что она часто принимала кого-то наподобие Шаллан к себе под крыло. Помощника, которого можно наставлять. Шаллан подозревала, что подобное случалось отчасти из-за того, что Тин нравилось, когда поблизости есть человек, перед которым можно покрасоваться.
«Должно быть, она очень одинока в жизни, — подумала Шаллан. — Все время переезжает, всегда тащит все, что плохо лежит, но ничего не дает взамен. Кроме редких случаев, когда может проявить родительскую заботу о юном воре…»
По стене палатки проползла странная тень. Узор, хотя Шаллан заметила его только потому, что знала, куда смотреть. Когда хотел, он мог становиться практически невидимым, но в отличие от некоторых спренов не был способен исчезнуть полностью.
Самоперо продолжало писать, давая Тин более подробную сводку о том, как обстоят дела в разных странах. Затем последовало любопытное предложение:
«Мы связались с информаторами на Разрушенных равнинах, — вывело перо. — Те, о ком вы спрашивали, действительно
— Что там? — спросила Шаллан, поднявшись со стула, и подошла, чтобы получше изучить написанное.
— Я уже давала тебе понять, что нам нужно обсудить этот вопрос, — сказала Тин, вставляя под самоперо чистый лист. — Как я не устаю объяснять, жизнь, которую мы ведем, требует принятия и исполнения трудных решений.
«За голову лидера дезертиров, которого вы называли Ватахом, обещана награда в четыре изумрудных брума, — написало перо. — За остальных по два брума».
— Награда? — требовательно спросила Шаллан. — Я дала людям обещание!
— Тихо! — шикнула Тин. — Мы не одни в этом лагере, глупышка. Если хочешь умереть, просто позаботься о том, чтобы они услышали наш разговор.
— Мы не сдадим их за деньги, — ответила Шаллан тише. — Тин, я дала слово.
— Твое слово? — повторила Тин, рассмеявшись. — Детка, ты думаешь, мы кто? Твое слово?
Шаллан покраснела. Самоперо на столе продолжало писать, невзирая на то, что на него перестали обращать внимание. В записях говорилось о чем-то насчет работы, которой Тин занималась раньше.
— Тин, — проговорила Шаллан. — Ватах и его люди могут пригодиться.
Мошенница покачала головой, перейдя в боковую часть палатки, и налила себе вина.
— Ты должна гордиться тем, чего добилась здесь. У тебя практически нет опыта, а ты смогла справиться с тремя разными группами, убедив их поставить тебя — почти без сфер и совсем без авторитета — командовать. Гениально! Но вот в чем дело. Выдуманная нами ложь и созданные наваждения не настоящие. Мы не можем позволить им превратиться в реальность. Может быть, это самый тяжелый урок, который ты должна выучить.
Тин повернулась к Шаллан, ее лицо посерьезнело, исчезли все признаки расслабленной игривости.
— Когда хорошая мошенница погибает, то обычно из-за того, что начинает верить в свою собственную ложь. Находит что-то по душе и хочет, чтобы сказка не заканчивалась. Продолжает себя обманывать, думая, что держит все под контролем. «Еще один день, — говорит она себе. — Еще один день, а потом…»
Тин выронила чашу. Та ударилась о землю, вино расплескалось по полу палатки и ковру.
«Красный ковер... который когда-то был белым...»
— Твой ковер, — проговорила Шаллан, оцепенев.
— Думаешь, я могла позволить себе увезти ковер, когда покидала Разрушенные равнины? — тихо спросила Тин, перешагнув через пролитое вино, и взяла Шаллан за руку. — Думаешь, мы можем забрать хоть что-то? Все бессмысленно. Ты солгала тем людям. Набила себе цену, а завтра, когда мы доберемся до лагерей, правда ударит по твоему лицу как пощечина. Думаешь, на самом деле можно получить снисхождение для таких, как они? От человека, подобного кронпринцу Садеасу? Не будь идиоткой. Даже если получится облапошить Холина, неужели ты хочешь растратить то небольшое правдоподобие, которое мы сможем подделать, на освобождение душегубов, принадлежащих политическому врагу Далинара?