Словацкие сказки. Книга 2

Добшинский Павел

А на том поле пахари землю пашут, жито сеять собираются. Слышат, бежит парень, что-то бормочет и показалось им будто он кричит:

— Жито редкое, жито редкое.

— Эй, дуралей, вот мы тебя! Ты зачем нам плохого урожая желаешь?

Схватили дубинку и как следует отлупили Дюрку.

— Будешь теперь помнить: говорить надо — посильнее да почаще!

— Посильней да почаще! — повторил Дюра и дальше побежал.

Добрался до трактира, а там два парня друг друга мутузят.

— Посильнее да почаще! — кричит им Дюрка.

—

Ах ты, такой-сякой! Еще подначивать! — накинулись на него парни. — Молчал бы лучше! — И задали ему трепку.

Совсем наш Дюра растерялся. Начисто позабыл, зачем его мать посылала. Прибежал на ярмарку, стоял, стоял, думал, думал, заплакал и домой пошел.

— Ты что, Дюрка, плачешь? — спрашивает мать.

— Да меня поколотили!

— За что?

— А я им сказал…

— А что сказал-то?

— Да позабыл!

— Дуралей ты, дуралей, надо было тебе от них убежать.

— Так ведь я бежал и домой прибежал.

— Вот и молодец, я-то ведь тебе денег не дала. На, возьми денежки, да купи мне… нет, не сито, старое еще послужит, купи сковородку на трех ножках. Старая уже прохудилась.

Бежит Дюрка, денежку в кулаке мусолит. Добрался до города, схватил сковородку на трех ножках, денежку на землю бросил и назад побежал. Видит — на дороге птичка-невеличка скачет. Он за ней. Птичка в кусты, Дюра за ней, но мешает ему что-то. Глянул — а это сковородка!

— Ах ты, трехногая, ты мне еще мешать будешь! — кричит он. — Ступай домой сама. У тебя три ноги, а у меня только две!

Положил сковородку на землю и опять за птичкой кинулся. Не поймал, домой побрел. У дверей спрашивает:

— Матушка, пришла сковородка домой?

— Ах ты, Дюра-дуралей, как она придет, коли ноги у нее не двигаются!

Так и живет Дюра-дуралей.

Не знает мать, что с ним дальше делать. Думала-думала, наконец надумала.

— Надо его женить. Жена из него человека сделает.

Послала его на смотрины в соседнюю деревню.

— Ступай, — говорит, — к Халабалам, к Катруше, помнишь, еще ее мать к нам хаживала. Там уже знают, что ты явишься. Да сиди тихонько, не то опять какую-нибудь глупость выкинешь.

Пошел наш Дюра, около домов бродит, не знает, в который войти. К счастью, видит — Катрушина мать на крылечке стоит. Встретила она его, в дом позвала. Лавку обтерла, Дюру к столу усадила. Для первого знакомства испекла в золе яички вкрутую. На тарелку положила, десять раз поклонилась. Отведай, мол, гость дорогой. Но Дюра к угощению не притронулся. Сидит, под нос себе что-то гудит. Что с ним делать? Рассовала ему Катрушина мать яички по карманам и домой отправила.

— Ну, как там, да что там? — спрашивает Дюру матушка.

— А что? Встретили-приветили. Лавку обтерли. И яички в золе испекли. Где же они? Ага, вот, в карманах.

— Почему же ты их не съел?

— Так ведь вы же велели сидеть смирно да тихо и больше ничего не наказывали.

— Ах ты,

Дюра-дуралей! Надо бы тебе яички облупить, каждое на четыре части разрезать, каждый кусок на кончик ножа надеть, в рот положить и съесть. Вот что надо было сделать!

— Ладно, матушка, ладно, в другой раз буду знать.

Пошел второй раз на смотрины. Наварили ему гороху, так просто, для забавы, и поднесли в миске. Берет Дюра по одной горошине, каждую обдирает, перед собой кладет, на четыре части режет. На кончик ножа насаживает, глядь — а от горошины только мокрое место осталось!

«Ах, чтоб тебя!» — думает Дюра.

А Катруша — девица видная — на лежанке сидит, рот закрывает, чтобы со смеха не прыснуть.

Пришел Дюра домой надутый и взъерошенный.

— Ну, как дела?

— Да там надо мной смеются!

— Отчего же так-то?

— Стал я делать, как вы велели: горошинку облуплю, на четыре части разрежу и на нож нанизываю…

Дальше говорить не стал, слезы из глаз ручьем бегут.

— Никуда, — говорит, — больше не пойду!

— Ах ты глупенький, почему не пойдешь? Такой беде легко помочь! Надо было горошек в горсть брать да в рот сыпать.

— Так ведь и впрямь дело не трудное, — согласился Дюра. И пообещал еще разок на смотрины сходить.

Пришел, а там загон для овец ладят. В земле ямы железным ломом долбят, чтоб туда колья забивать. Разинул Дюра рот, уставился, глядит:

— Не трудна работа! А у нас такого лома нету. Может и мне лом пригодится, загон для овец поставить.

Ладно. Дали ему лом. А он, бестолковый, схватил его и давай в рот заталкивать. Только зубы вышиб. С тем Дюра и домой прибежал.

— Ну, что опять-то?

— Так ведь я же все сделал, как вы приказывали. Вот ломом-то и выбил зубы.

— Экий ты, Дюра, дуралей! Надо было его на плечи взвалить да домой нести. А коли тяжел, а тут кто-нибудь на лошади с телегой едет, надо попросить, чтоб разрешили на воз положить. Да не лезь ты туда, где загоны ставят, а сядь возле Катруши и лучше у нее что-нибудь попроси.

Понравилось Дюре, что Катруша ему может что-то дать и он опять пошел к ней. Катруша сидела на лавке у стола и шила. Дюра подсел. Сначала робко, на краешек. Потом все ближе, ближе и наконец осмелел и говорит:

— Дай мне, Катруша, что-нибудь!

А у нее при себе ничего нету. Вот она и подарила ему иголку.

Вскинул Дюра иголку на плечо и радостно домой заспешил. Иголка-то ведь легкая, но он своей мудрой головушкой решил, что она ему плечо оттянула, ведь матушка говорила, будто тяжело будет.

Догоняет Дюра воз с сеном.

— Люди добрые, — кричит, — погодите! Дозвольте мне на ваш воз мой лом положить.

Те, не оглядываясь, отвечают.

— Сунь его в сено!

Ткнул Дюра-дурень иглу в сено. Доехал до своей деревни, ищет лом, никак не найдет. Тут только поняли мужики, что он иголку с ломом перепутал!