Словарь любовника

Левитан Дэвид

alfresco, adv.

за городом, нареч.

Мы просто больше не могли оставаться в городе — ни минуты. В общем, мы прямым ходом пошли в прокатную контору, взяли первую попавшуюся машину (какой там заказ, взяли, что было) и поехали куда глаза глядят, лишь бы на природу. Ты за рулем, а я сажусь на телефон и довольно быстро нахожу небольшой домик на пару дней. Заехав в какой-то супермаркет, мы закупаем столько еды, что хватит не то что на выходные, а, наверное, и на всю следующую неделю.

На улице свежо, но не холодно, и мы вытаскиваем

кухонный стол на лужайку. Ветер быстро задувает свечи, и мы даже не пытаемся зажечь их вновь. Зачем? Ведь впервые за все время, что мы вместе, над нами мерцают звезды. И их так много, что нам светло.

Вино задает тон беседе — неспешной, похмельному сбивчивой, не то чуть грубоватой, не то игривой.

— Люблю ужинать на воздухе, — говоришь ты, а я посмеиваюсь. — Ты чего? — спрашиваешь ты.

— Глупышка, мы же не голые, — поясняю я.

Теперь твоя очередь смеяться.

— Да я не о том. Впрочем, разве ты не чувствуешь себя так, словно с тебя сняли всю одежду?

Ты замолкаешь и жестом предлагаешь мне прислушаться к окружающему пространству. До нас доносятся звуки ночного леса, шелестящий воздух касается наших лиц. Вино играет моими мыслями. Небо — такое близкое. И ты смотришь требовательно: мне обязательно нужно все это услышать, почувствовать.

Мы обнажены перед миром, открыты ему. И мир — обнаженный — открывается нам.

aloof, adj.

отчужденный, нареч.

Я всегда так делаю. Еще со школы люблю задавать этот вопрос:

— О чем ты сейчас думаешь?

Это всегда — от отчаяния. Я знаю, что все равно мне никто честно не ответит, что все пойдет не так. И все-таки я продолжаю надеяться: а вдруг сработает?

anachronism, n.

анахронизм, сущ.

— Пойду договорюсь насчет лошади с повозкой, — скажешь ты.

А я отвечу:

— Подожди. Я думал, мы катер на воздушной подушке закажем.

anthem, n.

гимн, сущ.

Наше шестое (может быть, седьмое) свидание. Я готовлю ужин, а ты вызываешься разобраться с посудой. Ты не даешь мне даже помочь тебе вытереть тарелки. А потом ты садишься рядом со мной и кладешь ноги мне на колени. От тебя слегка пахнет кухней — стряпней и моющим средством. Я наливаю тебе второй бокал «нашего» дешевого вина. Ты тяжело вздыхаешь: ощущение такое, словно мы только что дали банкет на тысячу персон, а про обслуживающий персонал забыли и за всех официантов и судомоек отдуваться пришлось тебе одному.

Мы молчим. Мне становится не по себе: неужели это все? Мы так недавно знакомы, что я все еще пугаюсь каждой паузы в разговоре. А вдруг это первый знак того, что нам вскоре нечего будет сказать друг другу? Мне все еще хочется производить на тебя впечатление, хочется впечатляться тобой, чтобы потом делиться своей впечатленностью с друзьями и подругами: вот, мол, как у меня все… Я еще не верю, что это происходит со мной на самом деле.

— Если бы тебе пришлось стать целой страной, — ни с того ни с сего говорю я, — какой у тебя был бы гимн?

Я жду в ответ какой-нибудь известной, уже существующей песни, например «What a Wonderful World» или «Que sera sera», наконец, какого-то прикола, попытки отшутиться. Не удивила бы меня песенка вроде «Hey Ya!» («Эх, встряхнуть бы всю мою страну, потрясти ею, как сырым поляроидным отпечатком»).

Твой

ответ застает меня врасплох:

— Это, наверное, был бы блюз.

А затем запрокидываешь голову и, прикрыв глаза, начинаешь мурлыкать какой-то блюзовый рифф:

О-о-о, да… О-о-о, да… Работа меня достала О-о-о, да… О-о-о, да… Но ведь надо платить ипотеку О-о-о, да… О-о-о, да… Мама с папой меня никогда не любили О-о-о, да… О-о-о, да… Все чувства во мне давно уже сдохли О-о-о, да… О-о-о, да… Зато я знаю, зачем я здесь, в этом мире О-о-о, да… О-о-о, да… Чтобы мыть твою грязную посуду О-о-о, да… О-о-о, да Будь осторожнее со своими желаниями О-о-о, да… О-о-о, да… Все свое дерьмо я прячу в глубине души О-о-о, да… О-о-о, да… Сколько несчастных людей О-о-о, да… О-о-о, да… Попалось в мои сети О-о-о, да… О-о-о, да… Но вот что я тебе скажу О-о-о, да… О-о-о, да… Тебе придется перерисовать карту мира… О-о-о, да… О-о-о, да… Я — маленькая, но очень гордая страна О-о-о, да… О-о-о, да… Этот девиз начертан на моем флаге О-о-о, да… О-о-о, да… А впрочем, хреновый мир достался нам с тобой О-о-о, да… О-о-о, да… Так что лучше давай — смеши меня дальше

Ты замолкаешь, открываешь глаза и смотришь на меня. Я аплодирую.

— Хватит зря ладони отбивать, — говоришь ты. — Давай лучше помассируй пяточки уставшей звезде блюза.

Ты не спрашиваешь, каким был бы мой гимн. Но это, наверное, и к лучшему: все равно я не знаю, что сказать в ответ.

antiperspirant, n

антиперспирант, сущ.

— Ничего хорошего не вижу в том, чтобы пахнуть пекарским порошком, — заявляю я.

— Содой, — поправляешь ты. — Пищевой.

— Есть такой рецепт пирога: всего поровну. Так вот, если мне приспичит испечь такое чудо, я могу взять по фунту масла, муки, сахара и засунуть все это дело тебе под мышку. Соды там уже как раз столько же.

— Слушай, с чего мы об этом заговорили? Напомни, как мы вообще эту тему затронули.

— Ты больше не чувствуешь запаха пышной сдобы, которую сыплешь себе под мышки. Ты к соде адаптировался и больше на нее не реагируешь. А у меня такое ощущение, что я сплю с бакалейной лавкой.

— Хорошо, — отвечаешь ты.

Я интересуюсь:

— Что — хорошо?

— Прошу отметить: я вступаю на путь соглашательства и полумер — исключительно ради мира и гармонии в наших отношениях. Через десять минут состоится торжественное сожжение моего дезодоранта. Надеюсь, эта хрень горючая.

— Сделай одолжение, — говорю, — я эту гадость терпеть не могу. Честное слово.

— А я терпеть не могу волосы у тебя на пальцах ног.

— Буду носить носки, — обещаю я. — Все время. Не буду снимать их даже в душе.