Словенка
Шрифт:
Наумовна побоялась прислониться к морщинистому стволу и присела возле выступавшего из земли корня.
Радость Твёрдовна пришла вскорости. Чёрные глаза, словно каменья заморские, блестели; коса цвета вороного крыла змеёй вилась по спине. Была она ростом чуть поменьше Гореславы, но из-за худощавости казалась выше. "И в кого она пошла, такая чёрная, большеглазая?" — подумала девушка.
Радость немного постояла, разглядывая Наумовну, а потом смело подошла к Перунову дубу.
— Ты, что ли, Гореслава, Наумова дочь? — с усмешкой спросила
— Я. А ты, кажись, Радостью Твёрдовной зовешься, — не испугалась девка, так же бойко отвечала.
— А знаешь ли ты, что князь наш Светозар мне мил?
— Весь Градец знает это.
— Тогда почто ты у меня отбить хочешь?
— Никого я у тебя не отбивала.
— Лжёшь, знаю всё: и то, как ты вкруг него вилась и как зельем ведьмачим опоила. Совсем забыл меня. Прихожу я в крепость, а он велит передать, чтоб уходила. И всё из- за тебя.
— Если он тебя бросил — не моя в том вина.
— Врёшь, травами своими его опоила, голову вскружила моему соколу.
Хотела ответить Гореслава словом едким, но ухватила её Радость за косу и к обрыву потащила.
— Гуляла бы ты, пришлая, с Ермилом, а на чужих парней бы не зарилась, — приговаривала девка и царапалась, как кошка.
Но не такова была Наумовна, чтобы такое простить, извернулась, схватила супротивницу за пояс. Завизжала Твёрдовна, зубами в руку ей вцепилась. Однако, не помогла ей кошачья повадка: сумела-таки Гореслава развязать ей пояс. Что уж тут поделать — отступила Радость, губки покусывала, а пояс с оберегами в руку у Наумовны повис сиротливо. Какой позор на девичью голову; хорошо, что люди не видали.
— Пояс я тебе отдам, но впредь не называй меня ведьмой. Никогда я зелья приворотного не варила, и перед людьми меня не стыди.
Вырвала свой пояс Твёрдовна, быстрыми шагами пошла вниз по Зелёной Горке. А Гореслава постояла маленько и тоже к Градцу пошла окружной дорогой.
Ужели не люба ему больше Радость, ужели не быть ей княгиней? И не верилось в то девке, обмануть себя надеждой ложной боялась. Но не спроста же говорила ей слова обидные чёрноглазая; знать, действительно стали приворотными травы лесные.
Когда переходила девка Соловку, то посмеялась над видом своим. Нет, краше разукрасила её Твёрдовна, чем Всезнава с подруженьками. Бедовая девка. Гореслава осторожно умыла лицо, переплела косу и в город поспешила. Солнышко уж закатилось, поэтому не боялась Наумовна, что кто-то заметит её, такую красивую. Лишь бы только кметей не повстречать!
10
Говорят, сердце девичье недолго кручинится, так и с Радостью приключилось. В первые-то дни после встречи у Перунова дуба она стороной парней с девками обходила, всё на крепость посматривала. Помнится, дивилась тогда Гореслава, откуда в чёрноволосой девке столько злости, но потом дивиться перестала, когда рассказали, что род Твёрдовны из-за моря и будто бы прабабка её гречанкой
… А Радость Твёрдовна нового дролю себе нашла. Как-то пошла Наумовна в крепость, чтобы с Ермилом поговорить и о здоровье княжеском справиться. В Градце её теперь все знали: отроки у ворот словом ласковым перебрасывались, кмети её по имени-отчеству величали. Итак, шла она и с Соболько, забавным чернявым отроком, беседовала, когда Радость Твёрдовну увидала. Девка к ней спиной стояла, на плечо Будимиру голову положила и о чём-то с ним ворковала., а кметь стоял да улыбался. Потом Твёрдовна засмеялась и ещё крепче к парню прижалась.
Наумовна подошла поближе к бывшей супротивнице, наблюдая за тем, как Будимир медленно уводит Радость к воротам, где расторопный, бывший у него в услужении корел поджидал его с конём на поводу. "Сейчас на Соловку поедут звёздами любоваться, — подумала девка. — Быстро же ей другой полюбился. Да кто — Будимир! Светозара жаль: сорокой — пустозвонкой девка его оказалась. А я-то и поверить была готова, что любит она его".
Соболько, вертевшийся возле неё, позвал. Гореслава обернулась, подошла.
— Ермила я видел, он просил позвать тебя.
— Уже иду. А ты ступай, а то Услада на меня глазами волчьими смотрит.
Парня как ветром сдуло.
Ермил ждал её возле гридницы, как заприметил девку, так сразу же навстречу ей пошёл.
— Здравствуй, Гореслава. Вечерок сегодня славный, да и ночка будет звёздная. Прогуляемся?
— Почему ж нет. Мне Соболько сказал, что ты звал меня…
— Звал. Хотел с тобой погулять, поговорить.
… Звёзд на небе будет видимо-невидимо, а пока небо — светлое ещё от недавно зашедшего солнца.
Шли они медленно вдоль крепостных посолонь, туда, где Соловка огибала город ещё одним полукольцом. На берегу парни развели костры, возле которых прогуливались с девками; иной раз какая-нибудь пара бралась за руки, разбегалась и прыгала через дрожащее пламя.
— Никогда я здесь не была, — прошептала Наумовна, осматривая серебристую рябь воды, в которой бликами играли костры.
— А там спит море-Нево, — Ермил указал посолонь, где неясной полосой темнел лес.
— Хорошо-то как, словно в Ирий попала, — Гореслава подошла к одному из костров и прислушалась к девичьему говору. Кажется, среди прочих голосов узнала она и голос Зари.
— Везде поспеет девка-солнышко, — мысленно усмехнулась девка.
Ермил отошёл куда-то; вернулся он чуть погодя и странно как-то улыбался.
— Гореслава, дует от реки, отойдём.
Наумовна послушно пошла за ним к зарослям волховы, не смея спросить, что задумал кметь.
Из-за листьев пробивался яркий огонёк костра.
— Там, за волховой, пригорок; присядь на него, на воду посмотри. А я скоро вернусь.
Девка плечами передёрнула, к пригорку не пошла. Ермил с ней спорить не стал, махнул рукой и вернулся к реке, откуда доносилась весёлая девичья песня.