Слово и дело. Книга 1. «Царица престрашного зраку»
Шрифт:
– Ты и впрямь дурак. Вот Буженинова… нравится?
– Хоть и косая баба, а добрая, – согласился Голицын. – И когда бьют меня, она всегда за меня вступится…
Анна Иоанновна уже зажглась новою забавой.
«…для некоторого приуготовляемого здесь маскарата выбрать в Нижегородской губернии из мордовского, чувашского, черемиского народов каждого по три пары мужеска и женска полу пополам и смотреть того, чтобы они собою не были гнусны, и убрать их в наилучшее платье со всеми приборы по их обыкновению, и чтоб при мужеском поле были луки и прочее оружие, и музыка какая у них потребляется; а то платье сделать на них от губернской
Одиннадцать губернаторов России получили такие уведомления от двора и встряхнули свои провинции к бодрости. Провинциями же заправляли воеводы, и они пошли рыскать по уездам на казенный счет, выбирая инородцев вида негнусного, с оружием, с музыкой… Всех привозимых в столицу сразу тащили в манеж герцога Бирона, где их кормили, мыли, ранжировали. Здесь и на Зверовом дворе репетировали «дурацкую свадьбу». Бирон в подготовку маскарада потешного не вникал. Мысли его были отягощены осложнениями жизни. Царица больна, а под боком завелся враг сильный, которого на своей груди он и вскормил. Волынский залетел уже высоко, сбить его будет трудно… Бирон вошел в конфиденцию с Остерманом и Куракиным; первый давал осторожные советы, второй обливал их слюною бешеной собаки. Герцог говорил:
– Надобно восстановить равновесие, которое пошатнулось от тяжести Волынского, для чего и желаю вызвать Бестужева-Рюмина.
– Михаила, что послом в Стокгольме? – спрашивали его.
– Нет, Алексея, что послом в Копенгагене, мы с ним старые приятели еще по Митаве. Будучи молодыми камер-юнкерами, сообща девок на мызах портили, и долги у нас были общие…
Тишком от ревнивой императрицы Бирон частенько навещал теперь цесаревну. Елизавета Петровна пугалась откровенной дерзости герцога. Без тени смущения он предлагал ей себя в любовники. Хотел он переменить хозяйку, но суть жизни своей оставить прежней. Состоял при Анне Иоанновне – будет состоять при Елизавете!
– Нет, – отвечала цесаревна. – Не надо. Что вы?
Бирон злобился оттого, что Елизавета никак не шла в сети его хитроумной интриги. Однажды он взял ее подбородок в свои жесткие пальцы, стиснул его так сильно, что она даже вскрикнула.
– Голубушка, – сказал герцог, в глаза ей глядя, – с такой трусостью вам никогда не сидеть на престоле российском.
Для свадьбы Голицына с калмычкой посреди Невы возводился Ледяной дом, – в такие-то морозы изо льда что хочешь можно соорудить! Ледяной дом настолько знаменит вышел, что название его стали писать с букв заглавных.
Для дураков он забавою был. Но только не для умных!
Мы, любезный читатель, станем относиться к нему двояко.
Как к высокому достижению народного разума.
Как к ловкому маневру заговорщиков против Анны Иоанновны.
Ледяной дом – это крепость, которую конфидентам следовало взять, засесть за его прозрачными стенками и – выстоять!
Глава вторая
Волынский тверд был до конца!..
Он важность гордого лица
Не изменил чертой боязни.
Враги злобствовали… Однажды утром Кубанец сорвал с дверей дома своего господина записку. Это было изречение из уст пророка Наума: «Несть цельбы сокрушению твоему, разгореся язва твоя; вси слышащие весть твою восплещут руками о тебе, понеже на кого не найде злоба твоя всегда». Понял тогда Волынский:
– Грозят мне бедами библейскими… не убоюсь их!
Он уже почуял холодок топора, над ним нависшего, но изменить верности гражданина не пожелал.
А сколько желчи было излито в беседах вечерних…
– Ой, система, система! – говаривал Волынский друзьям. – От нее никуда не денешься, а менять бы надо поганую.
Белль д’Антермони снова предупреждал:
– Коли речь о системе государства зашла, так изгони прежде раба своего Кубанца от нас, чтобы он тебя не мог слышать.
– Раб есть, рабом и останется господину своему.
– А государыня у нас…, – бранился Хрущов.
– То верно, – соглашался Соймонов. – Герцог Курляндский ныне осатанел предельно. Недавно ехал в карете по Невскому, на ухабе его качнуло так, что зубами щелкнул. Прилетел в Сенат, а там – сенаторы. Он – им: «Развалю всех на дороге, вами же неисправные мостовые велю вымостить!» Сенаторы – ни гугу!
– Житье настало – хуже собачьего, – горевал Еропкин.
Главное, что двигало сейчас конфидентов, это рассуждения над «Генеральным проектом о поправлении внутренних государственных дел». Все трудились над ним, и получался трактат политический, а Хрущов больше всех в проект от себя вписал, и говорил он так:
– Сочинение это будет полезнее книги Телемаковой…
Артемий Петрович проект на важные пункты разбил: об укреплении границ и силах воинских, о церковниках и шляхетстве, о купечестве и фабриках, о торговле и прочем. Открывался проект исторической преамбулой – от Владимира святого до Анны Иоанновны историю дотянули. Татищев тут во многом конфидентам помог, Еропкин с Хрущовым тоже знатоками были в истории русской. В проекте Волынского осуждалась тирания Иоанна Грозного, живодерство его опричников, о Петре I и самой Анне Иоанновне писал Волынский с большой неприязнью. А таких царей, как Иоанн Алексеевич (отец нынешней царицы), Екатерина I и Петр II, конфиденты и вовсе не поминали, будто их отродясь на Руси не бывало.
– Россия, – высказывался Волынский, – страна недоделанная. Есть страны, как Голландия, где все давно в порядке, и оттого, полагаю, скучно там живется голландцам. А у нас на Руси такой кавардак, что скуки мы ведать никак не можем… Вот и правосудие, где оно? Царь встретил пьяного мужика и велел бить его, чему указ издан. Вывод – пьянство вредно! Потом царь Петр, сам будучи пьян, встретил и мужика пьяного. О чем тоже указ состоялся: мужика того царь кубком для пущего пьянства вознаградил. Вывод обратный первому – пьянство полезно! А указы государевы становятся законоположениями, по ним суд и расправу над народом учиняют. Так где же тут истину сыщешь, если на царей полагаться? Мало ли что им взбредет в голову? Нужны России не указы царские, а единый закон для всех, и закон этот должен составить книжечку невеликую и недорогую, чтобы всякий россиянин мог ее прочитать. Вот тогда лихоимство и крючкотворство в судах исчезнет!
Волынский с пылом раскрывал свою душу:
– Опять же образование! Где оно? Я грамотен, ты грамотен, вон даже Кубанца я обучил… А нужно образование всего народа поголовное. Чиновникам же экзамены делать, чтобы неграмотных к делам не подпущать. Мыслю я так, что немало мастеровых бы у нас было, ежели бы технические училища для народа открыть. А крестьян учить надо в школах грамотности при их же деревнях и селах, близ церквей, от духовенства. Но главное, – возвещал Волынский, – главное, надобно в России создать университет, куда принимать не только дворянчиков, но и любого парня, лишь бы он башковитым был. Вот тогда Русь окрепнет, тогда она в тело войдет, тогда свет из Европы к нам в Азию переместится…