Слово наемника

Шалашов Евгений Васильевич

— Трюфели? — слегка удивился я.

Насколько мне помнилось, трюфели растут в дубовых или буковых рощах. У дядюшки Рудольфа были хрюшки, натасканные на поиск грибов.

— Ну не трюфели, а какие-то другие. Агарики, что ли? [4] Я сам-то грибы не ем, а народ до всякой пакости охоч.

— Слов нет! — восхищенно сказал я. — Почему император тебя своим советником не сделал?

— Ну, может, когда-нибудь и сделает, — лукаво посмотрел на меня Жак. — А уж я ему

подскажу, откуда денежку взять, чтобы в долги не влезать!

4

От латинского Agaricus. Проще говоря — шампиньоны.

— Ну ладно… Сделает он тебя или нет, как пойдет, — отмахнулся я, опасаясь, что разговор зайдет на тему, которую мне бы не хотелось обсуждать. — Давай о деле.

— Давай, — не стал спорить со мной Жак.

— Ты еще помнишь, чему тебя учили в лагере «птенцов Рудольфа»?

— Брр. Такое только в гробу забудется! И то — не сразу.

— Вот и славно! — обрадовался я. — Тогда тянуть не стоит. Давай назначим встречу денька через два. Успеем ристалище обустроить — ну, сарай подходящий найти и полы настелить?

— Фи, — презрительно отозвался Жак. — Да за это время мне лагерь соорудят, а не ристалище!

* * *

Два дня до поединка я отрабатывал свои деньги. Вместе с Жаком обошел с десяток сараев, выбирая не самый лучший, но самый удобный. Давал указания плотникам, подгонял доспехи. Проверял, не позабыл ли друг наставника, вгоняющего в нас азы армейской премудрости вместе со ссадинами и синяками? Думаю, сержант остался бы доволен. Конечно, Жак Оглобля не тот, что был пятнадцать-двадцать лет назад, но и сейчас, с одной ногой, даст фору многим юнцам.

С «ристалищем» и плотниками обошлись бы и без меня, но так мне было легче. Когда при деле, в голову не лезут дурные мысли. А мысли лезли. Думал о Гневко, о каторжниках, которым пообещал спасение, и о разбойниках. Не обманут ли? А то и обманывать не станут, а просто возьмут и передумают. Взять обоз — слишком опасное дело. А еще и мысли об Уте. Опоила сонным зельем — ладно. Но кто ее, дуру, заставлял брать мое имя?

Ута-Ута. Что-то в последнее время слишком часто о ней думаю. А тут еще весть о том, что Эдди стал работником у фрау. Понятное дело, хозяйке гостиницы без мужской силы трудно. Но вот только ли работник?

До вечера, на который была назначена «встреча», было еще далеко, но Жак уже начал нервничать, из-за чего едва не испортил обед — наорал на Анхен, кинул в трактирщика куском хлеба и попытался нарычать на меня.

Девка, хоть и глухонемая, выскочила в слезах, трактирщик изумленно вытаращился, а я, подобрав с пола тот самый кусок хлеба, бросил им в лоб старого друга. Трактирщик, всплеснув руками, выскочил, чтобы не видеть очевидное смертоубийство — знал своего хозяина, да и меня успел хорошо изучить.

— Ты

чего, капитан? — уставился на меня «ночной» король Ульбурга и потер лоб. — Больно же!

— Не ври. Кусочек мягкий, а лоб у тебя твердый! — сурово сказал я, подбирая с пола злополучный кусок. Осмотрел — ничего не пристало, обдул и принялся есть.

— А ты зачем грязный хлеб ешь? — окончательно обалдел Жак. Кивнув на стол, заставленный яствами, предложил: — Вон сколько вкусного! Ты чего?

— Не пропадать же добру, — догрызая корку, философски изрек я. Глянув на друга, поинтересовался: — Ну, легче стало?

— Легче, — признался Жак и опять потер лоб. Не выдержав, расхохотался: — Как ты меня…

— А что мне с тобой было делать? — хмыкнул я, высматривая что бы такое съесть? Остановившись на форели, тушенной в сметане, потянул миску к себе: — Мандражируешь, как салага перед первым боем. Еще бы чуть-чуть — пришлось бы тебе затрещину влепить. Чего бы тогда делать стал?

— Чего-чего. Перетерпел бы, — ухмыльнулся Жак. — Не сдачи ж тебе давать. Только, — кивнул он на дверь, куда выскочили трактирщик и девка, — этих пришлось бы тогось… Ну, сам понимаешь, нельзя, чтобы видели.

— Девку жалко, — вздохнул я. — Хороша чертовка! А главное — слова лишнего не скажет. Все бы бабы такими были.

— А Вахруша не жаль? Ну, трактирщика, — пояснил Жак. — Он пироги печет — ммм! А кто тебе печенку любимую будет готовить?

— Ладно, когда вернется, можешь и в меня коркой запустить, чтобы авторитет не рушить, — разрешил я, выбирая косточки из нежного мяса.

— Запущу! — кивнул Жак. — Обязательно запущу. А если не попаду?

Мы посмотрели друг на друга и расхохотались.

Смех словно бы снял с плеч заботы. Оглобля перестал нервничать, заулыбался. Он даже почти не сопротивлялся, когда я отобрал у него вторую бутылку…

Мы с Жаком пришли раньше всех, опередив даже наших подручных. Зато у нас было время, чтобы еще раз осмотреть «местность».

Явились помощники. Сгрузили оружие и доспехи, расставили факелы по периметру будущего «поля боя». В сарае сразу же стало светло. (Чуть не написал — «светло как днем». Часто об этом читал, но еще ни разу не видел, чтобы от масляных факелов становилось «как днем».) Но поверхность осмотреть можно.

— Капитан, ты чего ползаешь? — недоуменно спросил Жак, уже облачавшийся в доспехи. — Проверяли уже. Нет там гвоздей. Если с железными гвоздями стелить — золотой сарай выйдет. На клинья садили.

— Да вижу, что нет, — отозвался я, пытаясь забить рукояткой кинжала торчавший над уровнем пола шпенек.

— Нашел-таки? Уши стервецам оторву по самую голову! — пообещал «король». — Сказал же — без выступов! Коли жив буду — половину денег назад стребую!

— Ну не каркай, — сказал я, напомнив королю воров старую солдатскую примету — не говорить перед боем о смерти, а после боя — не слишком громко радоваться жизни.