Слово наемника
Шрифт:
— Дурак ты, парень. Коли бы захотели, давно бы всех в руднике накрыли. Копи серебряные уже не первый век копают. Еще год-другой — даже каторжникам ничего не останется. А мы что? Наше дело маленькое — привезти-увезти. Ты клювом-то не щелкай, а арбалет наготове держи.
Седоусый, в отличие от прочих, свое оружие на телегу не складывал. Были бы все охранники такими, нам пришлось бы не в пример хуже…
— Так кто это? — не унимался молодой. — Эльфы?
— По сторонам смотри, щенок! — разозлился старый. — Эльфы, гномы… Разбойники это, мать их так, а такие как ты, обормоты, уже и арбалеты разрядили… А
Я невольно усмехнулся. Старый солдат пришел к тому же выводу, к которому во время диспутов нас приводил наш «Doctor invincibilis», [12] уверявший, что «простейшие объяснения — самые лучшие». Ого, а я еще чего помню…
К разговору прислушивался не только я, но и охранники: оставив свои посты, они стали сбиваться в кучки. А тут наконец-то распрягли переднюю лошадь и повели ее в конец обоза. Пожалуй, лучшего момента не выпадет… Взяв на прицел Шлюффендорфа, я заорал так, что присели и лошади:
12
Doctor invincibilis (лат.) — непобедимый учитель. В нашем мире, где восстание Спартака было подавлено и Римская империя просуществовала гораздо меньше, «принцип простоты» ввел Уильям Оккама.
— Лучники! Пли! — Сам спустил крючок арбалета, выбивая из строя командира.
С горы, поросшей лесом, понеслись стрелы…
Крестьяне-разбойники, привыкшие добывать еду с помощью лука, почти не промахивались. А стражники, сбившиеся в кучу, не успевали схватить с телег щиты…
Но это были солдаты. Еще чуть-чуть — они выстроят оборону, и атаковать их будет трудно. Пора!
Я выскочил из укрытия и, потрясая коротким копьем с широким жалом, что отыскал в сарае, закричал, срубая первого подвернувшегося стражника:
— Вперед!
Разбойники, распаляя себя гиканьем и криками, понеслись вниз, врезаясь в охранников.
Латники, оправившись от растерянности, сражались яростно и умело. Седоусый отбросил щитом одного из нападавших и, «поймав» на копье второго, закрылся им от третьего. Оставив копье в теле убитого, плечом сбил с ног какого-то мальчишку, наступил на него и, вытащив меч, наискось полоснул еще одного.
Старый рубака был хорош! Дать ему волю — всех перебьет!
Я ударил его в щит, отвлекая от мальчишки, которого он собирался проткнуть. Небрежным движением старый солдат оттолкнул мое оружие, а потом дослал свой клинок, норовя попасть мне в грудь. Парировав меч древком копья, я начал атаку. Седоусый удивленно приподнял бровь! Ну еще бы — среди разбойников редко встречаются те, кто может помериться силой или умением с опытным солдатом. Но удивление не помешало принять удар на эфес и провести ответный прием.
Седоусый был отличным воином, но он допустил ошибку, посчитав, что имеет дело с копьем, и не стал отвлекаться на мое обратное движение. А им-то я и разрезал ремешок солдатской каски вместе с горлом…
Между тем бой уже подходил к концу. Если бы хотя бы четверть охраны была так же умела, как мой противник, нам бы пришел швах! И не помогло бы численное преимущество «лесных бродяг». Но умелых бойцов оказалось немного. Экономил, что
Кто-то пытался сопротивляться, но был смят бандитами, а кто-то бросал оружие и поднимал руки. Зря поднимал, потому что пленных было решено не брать…
Жаль обозных мужиков и возчиков, но что поделать. Никто их насильно возить серебро не гнал, сами вызвались. Одна поездка оплачивалась так, что можно было безбедно жить целый год. Пахали бы землю — были бы живы.
Разбойники еще добивали последних солдат, а я нашел того, кого искал. Господин фон Шлюффендорф лежал на подмороженной земле и силился вырвать из живота арбалетный болт.
— Добей… — тихо попросил фон Шлюффендорф.
Его глаза были наполнены слезами боли, но рыцарь-тюремщик не стонал и не просил пощады… Уважаю.
— Что с теми парнями? — спросил я, берясь за болт.
— К-какими? — сумел прохрипеть управитель.
— С беглыми каторжниками, которых ты ловил, — уточнил я, зажимая рану. — Они живы?
Управителю стало легче. Но это ненадолго. До тех пор пока я сжимаю края раны. Помочь ему сейчас могло только чудо да Господь Бог. С раной в животе выживает один из сотни. И то если рядом оказывается хороший лекарь, который сумеет сшить порванные кишки.
— Были живы, — сумел ответить Шлюффендорф.
— Ты обещал, что если беглецы сдадутся, останутся живы и не будут наказаны, — напомнил я.
— Стало быть, ты тоже из них… — попытался улыбнуться Шлюффендорф, хотя из уголка рта уже скатывалась кровь… — Уж не тот ли наемник, о котором толковал коротышка?
— Давай покороче! — разозлился я.
В чем душа теплится, а туда же, в воспоминания… Умрет еще раньше времени.
— Если я обещал им жизнь, то они живы. Я опоясанный рыцарь.
Это все, что я хотел бы узнать…
— Покойся с миром… — сказал я, втыкая ему нож пониже кадыка.
«Перышко» не «мизекордия», но для дворянина, ставшего тюремщиком, — сойдет. Сидеть у тела и читать молитвы некогда. Разбойники уже забыли, о чем мы договаривались, и принялись потрошить телеги.
— Куда, мать вашу! — грозно заорал я. — Где старшие? Куда лезешь?!
— Да пошел ты в жопу! — огрызнулся один из атаманов, увлеченно развязывавший мешок.
— Куда ты меня послал? — вытаращился я на него, сопровождая слова ударом по зубам…
К счастью, не все вожди потеряли голову. Евген, Микош из Кастуриц, однорукий старик, имени которого никто не знал, уже отдавали распоряжения своим людям и пресекали беспорядки. С помощью мата и кулаков удалось навести порядок. Сейчас не время заниматься дележом!
Милях в двух от засады был обустроен лагерь, где нас ждали те, кому было поручено кашеварить. Война войной, добыча добычей, а кушать надо.
Чтобы перенести добычу, пришлось распрягать коней, а возы перетаскивать на руках, плутая между деревьями и камнями. Намучились, перематерились, но справились…
Трупы охранников и возчиков, раздетые до нижнего белья, а какие и совсем голые (разбойники — народ хозяйственный и не брезгливый…), сброшены в старые угольные ямы. Своих оставили на поляне, сложив в ряд. Охрана хотя и была застигнута врасплох, но умирала не просто так. Мы насчитали две дюжины убитых, а сколько раненых, что отдадут Богу душу, даже и считать боязно… Но хоронить пока некогда. Потом!