Слово после казни
Шрифт:
Наш забой напоминал собой пещеру шириной в десять метров и метров в двадцать длиной, при высоте свода в три метра. Он мог обеспечить нас воздухом на сутки, не больше.
Нами овладело гнетущее чувство обреченности. Нагель впал в полное отчаяние и все время, точно молитву, растерянно бормотал:
— Нас откопают... нас откопают... нас непременно откопают...
— Ничего, Владек,— обнадеживал меня Стасик.— Не вешай носа! Наше счастье, что с нами фашист. Его не бросят.
Время, казалось, остановилось.
Нагель сел на отвал породы, тупо посмотрел вокруг и вдруг стал всхлипывать, как дитя. Он расклеился окончательно.
— Простите меня, ребята!— сказал он сквозь слезы. — Я был к вам несправедлив.
И странное дело — мне стало жаль ненавистного до этого штейгера. Очевидно, точно такое же чувство появилось и у Стасика. Он взволнованно шагал по забою, потом остановился и сказал:
— Вместо того чтобы киснуть, шлях бы его трафил, давайте лучше пообедаем. Все равно двум смертям не бывать, чего уж...
С этими словами Стасик взял свою сумку и, подсев ко мне, выложил все продукты. Потом обратился к штейгеру:
— Подсаживайся, Нагель, пообедаем, небось на голодный желудок помирать тяжеловато.
Штейгер сразу как-то встрепенулся, выложил из своего портфеля все, что там было, и сказал:
— Ешьте, ребята, вы молодые...
— А ты разве старик,— усмехнулся Стасик.— Сколько тебе лет?
— Сорок два.
— Какая же это старость? Жена, дети у тебя есть?
Лицо Нагеля прояснилось, взгляд стал ласковым, даже нежным.
— У меня молодая, очень красивая жена. Я ее так люблю...— Голос его дрогнул.— А дочка... ей пять лет... кудрявенькая такая...— И он снова начал всхлипывать.
Стасик был уже не рад, что затеял этот разговор.
— Ну хватит, будет уж! Все обойдется.
После обеда Стасик, как только мог, подбадривал меня и Нагеля тем, что спасательные работы уже ведутся. Я охотно верил ему, и наше положение уже не казалось столь безнадежным. Даже Нагель немного повеселел. Он предложил нам поспать, а сам вызвался дежурить.
Проснулся я весь в поту. Раскалывалась от боли голова, зверски хотелось пить. В потемках едва мерцала одна карбидная лампа, словно свеча над покойником. Рядом сидел Стасик, а Нагель нервно вышагивал по забою. Его долговязая фигура сновала взад-вперед, как привидение. Под ногами трещал уголь, и этот треск лишь усиливал мертвую тишину и гнетущее чувство безысходности.
— Как-то странно держит себя Нагель, — шепнул мне Стасик. Он помолчал, потом окликнул штейгера: — Нагель, пить хочешь? Иди-ка сюда, выпей немного чаю.
— Пить?— удивленно переспросил Нагель и ни с того ни с сего расхохотался.
— Иди сюда, — повторил Стасик, — доедим, что осталось, выпьем чай и ляжем спать. Нужно беречь силы.
Штейгер послушно сел. Мы доели
Я сидел и не сводил глаз с Нагеля, а он все ходил и ходил по забою. Несколько раз я пробовал заговорить с ним, но штейгер не обращал на меня никакого внимания. Так продолжалось часа два. Мне стало не по себе, и я разбудил Стасика.
— Ничего не слышно? — спросил он.— А Нагель все шагает?
— Шагает,— сказал я.
— Гм...— обеспокоенно хмыкнул Стасик.— Нагель, который час?
Тот ничего не ответил.
— Ну и черт с ним. Ох, голова будто свинцом налита, и пить хочется...— впервые за это время пожаловался Стасик.
Через несколько часов мы будем отравлены углекислотой, ведь с каждой минутой кислорода становилось все меньше и меньше. По всему телу разливалась слабость, мною овладело тупое безразличие ко всему, и я заснул.
Разбудил меня какой-то крик, непонятная возня в забое.
— Владек, помоги!— услышал я голос своего друга.— Я тут, я держу Нагеля, он тронулся! Возьми в кармане моей куртки зажигалку и присвети. Только быстро.
Словно в бреду, я поднялся на ноги, вслепую кинулся на голос Стасика.
Вдвоем мы одолели Нагеля, связали ему поясами руки и ноги. Он орал не своим голосом, извивался, как спрут, бился головой об уголь, и мы с трудом кое-как его. утихомирили.
При свете зажигалки я увидел исцарапанное, окровавленное лицо Стася.
— Пока горит зажигалка,— хрипло произнес Стась,— поищи проволоку, а то ремень может не выдержать.
Мы скрутили руки сумасшедшего и привязали его к стойке. Нагель судорожно дергался, неистово кричал или дико хохотал. Жутко было слышать этот хохот безумного штейгера.
Зажигалка погасла, и все вокруг погрузилось в непроглядную тьму. Наконец успокоился и Нагель. Мы уже потеряли всякую надежду. Несколько раз я терял сознание, бредил.
В ту минуту, когда я пришел в себя, мой слух уловил какое-то слабое постукивание. Как видно, его услышал и Стасик, потому что на несколько секунд затаил дыхание и напряженно прислушивался. Постукивание стало отчетливее.
— Слышишь? — прошептал Стасик, словно боясь спугнуть эти глухие и призрачные звуки.
— Слышу! Слышу!— радостно произнес я и зарыдал, прильнув к груди своего товарища.
И хотя мы задыхались от недостатка кислорода, настроение наше заметно улучшилось. Мы сидели обнявшись и плакали. Сколько времени это продолжалось — не знаю, но вот отчетливо послышалось скрежетание бура, вгрызавшегося в породу. Стасик вынул зажигалку и без конца щелкал ею. Наконец появился слабый огонек. Осторожно, чтобы не погасить его, Стасик встал и, с трудом переставляя ноги, подошел к завалу. Через секунду послышался его радостный голос: