Слово шамана (Змеи крови)
Шрифт:
Татарин невольно усмехнулся. Похоже, русская жена и вправду воображала, что он самый главный повелитель во всем Крыму, и может, подобно султану, кого хочет карать, кого хочет, миловать, а кто не нравится — рубить в мелкую труху.
Даша, подхватив с блюда кисть кишмиша, торопливо ощипала несколько ягод, опустилась на колени и с поклоном поднесла их мужу. Тот, тяжело вздохнув, взял несколько ягод, кинул в рот и снова удрученно мотнул головой:
— Он отказался. Как он мог?!
— Кто, мой господин? — непонимающе пожала плечами женщина.
— Девлет-Гирей,
— Но ведь ты можешь сам пойти с ними, мой господин.
— Не могу. Кароки-паша не отпускает. Говорит, люб я ему, и Менги-нукеру нравлюсь. Хочет, чтобы я при нем остался.
— Мой господин, — прижалась щекой к его колену Даша. — Вспомни, сколько богатства принес тебе Менги-нукер. А кто таков Касим-паша? Кто знает, удастся ли получить с него хоть одного барашка?
— Ох, Даша-Даша, — покачал головой мурза, запустив пальцы ей в волосы. — Разве султан сделал бы плохого воина командиром в янычарском корпусе? Он обязательно победит.
— Но станет ли делиться добычей? — женщина поднялась выше, прижимаясь уже к его телу, а рукой, словно невзначай, скользнув промеж ног. — Лучше оставайся со мной…
— Все-то ты только об одном думаешь, — наконец усмехнулся татарин и откинулся на спину, стягивая штаны.
— Только о тебе, мой господин, — быстро избавившись от шаровар, Даша уселась сверху, направила окрепшую плоть хозяина в себя и медленно опустилась, закрыв глаза и плавно двигая бедрами вперед и назад.
Татарин довольно зарычал, напрягся — и она ощутила в себе горячий взрыв. Быстро он сегодня. Вот что значит несколько дней в седле, а потом сразу во дворец на пир. Отвык от женской ласки.
Она опустилась рядом, благодарно поглаживая тело мужа, а он, расслабившись, похоже и не собирался открывать глаза… Так и есть — заснул, боров!
Даша поднялась, сходила за бараньей подстилкой, раскинула ее рядом с мурзой, улеглась, накрыв себя и мужа общим одеялом, закрыла глаза. Из головы никак не шли его слова о задуманном османами весеннем походе на Русь.
Да, разумеется, десять лет назад она отказалась возвращаться в свой Смоленск, решив остаться в гареме, и добилась своего: все нукеры и женщины давно забыли, что старшая жена не она, а старая Фехула, Алги-мурза помнит и любит только ее детей, двоих мальчишек и девочку. Только ее он берет в дальние походы или при поездках в города. Но… Но это вовсе не означало, что она перестала быть русской.
Утром мурзу разбудили женские ласки, и он окончательно оттаял, более не огорчаясь по поводу превратностей судьбы. Алги-мурза даже рассказал
Некоторое время посозерцав баранью ногу, Алги-мурза махнул рукой, опоясался саблей, надел непривычные войлочные туфли и отправился во дворец. Даша ногу съела, а затем, переступив через сытость, запихнула внутрь две пшеничные лепешки. Хочешь быть красивой — приходится страдать. Начнешь есть меньше — сразу похудеешь, станешь тощей, как горная коза. И муж наверняка начнет коситься в сторону красоток помоложе. Затем она натянула черные шерстяные шаровары, куртку из тонкого войлока, сверху накинула халат, накрыла волосы платком и вышла из шатра, прикрыв ладонью глаза от ослепительного солнца.
Вокруг ханского дворца кипел жизнью большой поселок. Здесь, где даже не имелось стен или обычных изгородей, селились люди, открывали свои лавки купцы, разбивали шатры мурзы разных родов. Ну, шатры ладно. Их нетрудно сложить и увезти наверх, в Чуфут-кале. Но почему люди и купцы ставят здесь свои дома? Неужели они думают, что власть татар будет длиться вечно? Что никогда не придет сюда враг отомстить за вековые обиды?
По узкой тропинке она стала подниматься наверх, прикрывая платком лицо от нескромных взглядов. Миновала два небольших полотняных навеса с перезревшими дынями и арбузами, коричнево-красными финиками и виноградом, ступила на пыльную узкую улицу, застроенную низкими глиняными домиками. Точнее, мазанками — замазанными глиной деревянные, а то и вовсе плетеные из прутьев стены. Побеленные, они выглядели довольно прочно, а перекрывающие улицу навесы перед каждым прилавкам прибавляли им солидности.
Женщина шла, поглядывая по сторонам и выискивая знакомый с далекого детства товар. Шелка, сбруя, сафьян и войлок, ковры — все не то. Наконец Даша остановилась у лавки, перед которой были выставлены резные деревянные сундуки, выложены ситцы, груды восковых свечей, гвозди, скобы, мех, жупаны из тисненой тюленьей кожи, зеркала, иголки.
— Чего желаете? — моментально подскочил к ней румяный лопоухий мальчишка. — Такой красе несомненно зеркало по нраву придется.
— А сундук почем?
— Алтын штука! Целиком, вместе с крышкой и донышком. Сто лет служить станет, а уж потом можно и покрасить будет.
— Хороший-то товар небось прячете? — женщина решительно двинулась вперед, в глубину лавки, зашла за прилавок, ткнула ногой один из стоящих там сундуков. — Этот красивше станет.
— А коли по нраву, так можно и освободить, — уже не так бодро предложил мальчишка. — Хоть все отдадим, был бы товар по нраву!
— Сколько?
— Алтын.