Слово Варяга

Сухов Евгений Евгеньевич

Сразу после обеда позвонил Машковский. Выслушав короткий доклад Чертанова, генерал сказал:

– Вот что, майор, разберись со всем этим делом поаккуратнее и пообстоятельнее. Сразу хочу сказать, ошибки не прощу, – и, не дожидаясь ответа, повесил трубку.

А ближе к вечеру позвонил Варяг – вот уж кого Чертанов не ожидал услышать! – ровный голос с размеренными стальными интонациями, он сумел бы узнать его из тысячи похожих.

– Ты выцапал маньяка?

– Пока еще неизвестно. Нужно все как следует проверить, но кое-что сходится.

– Хорошо, –

негромко сказал Варяг. – Я твой должник. Мы с ним поступим по-своему. С этим вашим правосудием до него никогда не добраться.

– О чем ты говоришь! – воскликнул Чертанов. – Еще ничего не известно. Это может быть и не он!

– Не будем разыгрывать греческие трагедии, – тем же непреклонным голосом прервал его Варяг. – А потом, уже поздно. Я не в силах что-либо изменить. До встречи, майор! – и в трубку ударили частые гудки.

Чертанов ткнул в кнопку на коммутаторе.

– Дежурный!

– Да, товарищ майор.

– Привести ко мне Шатрова.

– Его нет, товарищ майор.

– Что значит – нет?! – удивился Чертанов.

– Я хотел вам доложить, но вас не было… Часа полтора назад его переправили в следственный изолятор.

Чертанов поднял телефонную трубку и быстро набрал номер Бутырки:

– Это с вами майор Чертанов говорит… Сегодня к вам поступал Шатров?.. Где вы его держите, в общей камере? Как в лазарете?! Откуда ножевое ранение? Серьезное?.. Хорошо, выезжаю.

* * *

Перемены в собственной судьбе Дмитрий Степанович Шатров воспринял философски. Как говорится, с кем не бывает! Сегодня ты доктор наук, а завтра, может статься, вполне заурядный заключенный. А кроме того, его не покидало ощущение, что все произошедшее случилось не с ним. Иногда полезно посмотреть на себя как бы со стороны. Это способствует критически относиться к собственным поступкам. А если неприятность все же произошла, следовательно, он сам допустил где-то непростительную ошибку, за которой непременно должна последовать расплата.

В Бутырский следственный изолятор из камеры предварительного заключения его перевозили в обыкновенном «уазике», переоборудованном в автозак. Вместе с Шатровым в нем везли еще четырех человех. На вид вполне приличные люди. Но не стоило особенно обольщаться, за плечами каждого из них серьезная криминальная биография. Да и он, по их мнению, был далеко не белоручка-карманник.

Правда, в самом углу машины расположился неприятный тип с короткой пегой бороденкой. Вот он по виду настоящий вурдалак! Дмитрию Степановичу он напоминал одного из его пациентов. Прикованный к клетке в камере СИЗО, тот ласково говорил, когда Шатров наведывался к нему с очередным визитом:

– Вот твою кровь попробовал бы. Чую, она у тебя очень аппетитная!

При этом вурдалак шумно втягивал воздух и разевал щербатый рот. В общем ублюдочный был тип.

Шатрову очень хотелось посмотреть на зубы человека, примостившегося в углу автозака. Зубы, как известно, могут многое поведать

о человеке. И когда тот открыл рот, то Дмитрий Степанович не сумел сдержать отвращения, – вместо резцов у него торчали черные обломки.

Глянув в зарешеченное окно, один из арестованных уныло протянул:

– Красная Пресня. Все, бляха муха, домой приехали!

– Ну-ка, ну-ка, я гляну! – подался вперед чернозубый, дохнув в лицо Шатрову каким-то гнилостным запахом. – Она, родная! – в его голосе прозвучали нотки, очень похожие на умиление. Вблизи он оказался довольно древним стариком – и надо же, тоже попал.

Слегка покачнувшись, дедок оперся на Шатрова, и в тот же миг что-то обжигающе-холодное вошло в его тело и угнездилось под ложечкой. Дмитрий Степанович хотел было обругать старика и даже открыл рот, чтобы выдавить из себя проклятие, но вместо этого из горла вырвался всего лишь неприятный сип. Конечности мгновенно отяжелели, сделавшись неподъемными, а тело, еще минуту назад такое сильное, вдруг стало неожиданно заваливаться на бок. У Шатрова не оставалось сил, чтобы воспрепятствовать этому падению. Сознание помутнело, и через пелену забытья он увидел холодный и острый, будто заточка, взгляд старика.

Шатров открыл глаза. Взгляд уперся в белое полотно. То, что это потолок, он сообразил только тогда, когда увидел огромную и темную, будто чернильная клякса, муху, которая уверенно рассекала потолок по диагонали. В середине потолка насекомое неожиданно остановилось и, руководствуясь какими-то собственными соображениями, направилась в противоположную сторону.

Дмитрий Степанович хотел было подняться, как вдруг увидел над собой склонившуюся фигуру в белом халате и колпаке. Хирург!

– Лежите! – предостерегающе-строго произнес он. – Вам нельзя подниматься. Вам была сделана сложнейшая операция.

– Что со мной было? – с трудом спросил Шатров, облизав пересохшие губы.

Шатров не узнал собственного голоса, и от этого ему сделалось немного не по себе.

– Вас ранили ножом в печень. Если будете следовать советам врача, то все обойдется.

– Сколько же я пролежал?

Речь ему давалась с трудом, что неприятно было осознавать.

– Вы пролежали трое суток без сознания. Но кризис миновал. – Неожиданно врач пропал из поля его зрения. – К вам пришел гость, – его голос прозвучал откуда-то из середины комнаты. – Я оставляю вас наедине.

В следующую секунду Шатров увидел Чертанова. Тот был в форме, поверх которой наброшен просторный белый халат. В ладонях он держал коробку сока и смущенно улыбался.

Память понемногу возвращалась к Шатрову. Ах да, он же арестант! Значит, он в тюремном лазарете. Выходит, допрос продолжается.

Присев, Чертанов заговорил:

– Знаете, я бы хотел принести вам извинения. Произошла ошибка… Я даже не знаю, как загладить свою вину.

Шатров нахмурился:

– С чего вы взяли, что произошла ошибка?