Слово за слово
Шрифт:
– Ты чего это по трупам ходишь? – недружелюбно сказал мальчик.
– По каким еще трупам?!
– Да вон. По вражеским.
– Строгий ты, – пожаловался Абарбарчук. – Тебя как звать-то?
– Жухало.
– Как, как?
– Жухало, вот как.
– Почему Жухало? – спросил.
– Потому что жухаю.
– Всегда?
– Большей частью.
Абарбарчук понимал уже, что он спит и мальчик ему только снится, но Жухало этого не знал и жил по-настоящему. Лишь пулемет был понарошечный.
– А фамилия
– Фамилия у меня хорошая, – ответил тот. – Не хуже других.
– Ну и ладно, – умилился почему-то. – Иди спать, Жухало. Поздно уже.
– Мне нельзя спать, – сказал тот серьезно. – Мне врач не велел.
– Ну?
– Ага. Мне и есть нельзя. Хлеб нельзя. Мясо. Картошку. Молоко. Мороженое можно.
Абарбарчук испугался:
– Что же теперь делать?
– Не знаю, – сказал Жухало. – Я в садике кашу вчера поел – уколы делали.
И добавил, подумав:
– А садик у нас сгорел.
– Садик?
– Садик.
– Перестань...
– Сгорел, сгорел... И игрушки сгорели. И кровати. Всё сгорело.
– Ты зачем врешь? – спросил Абарбарчук. – Тебе что, скучно?
– Мне скучно, – согласился Жухало. – Я совру, мне и весело.
Абарбарчук уже догадывался по замечательному носу этого ребенка, что семя его не растратилось без пользы, но проследить дальнейшее передвижение потомков было ему не дано.
– Ты где живешь, Жухало? – спросил он.
– Я дома, – ответил мальчик. – А ты где?
И пострелял по двери из пулемета.
– А я в заброшенном помещении, – сказал Абарбарчук и почему-то заплакал.
– Ты, дядя, домой иди, – посоветовал мальчик. – А то тут скоро потолок обвалится.
– Ладно уж, – посопел Абарбарчук уныло. – Так проживем, без потолка.
Жухало оживился, даже гундосить перестал:
– А без потолка дождь зальет.
– Не зальет, – сказал Абарбарчук. – Я тогда зонтик открою.
Жухало прикинул в уме и радостно сообщил:
– А с зонтиком в туалет не войдешь.
– Зачем мне туалет? – пригорюнился. – Только что оттуда.
Он понимал уже, что скоро проснется, и торопился выяснить подробности.
– А где у тебя папа с мамой?
– Где надо, – ответил мальчик и сам спросил вдруг: – У тебя коленки трещат?
– Еще как.
– Покажи.
– Абарбарчук встал с кровати, присел, затрещал коленками.
– И у папы трещат, – сообщил Жухало. – А почему?
– Новые потому что, – объяснил Абарбарчук. – Новые коленки всегда трещат.
Жухало взвизгнул от удовольствия и выпустил по врагу длинную очередь.
– Ты ко мне приходи, – велел. – Вместе врать будем.
– Ладно. Как захочется врать, сразу к тебе.
И спохватился:
– Как же я тебя найду?
– Найдешь, – сказал Жухало. – Визу получишь и найдешь.
И кто-то вздохнул в туалете.
6
По
Усталло Лев Борисович тоже вздыхает: часто, легко, как на вечном бегу, а этот безнадежно долго, в безрадостном упоении, будто есть ему о чем вздыхать, а Льву Борисовичу не о чем. Будто у него – не у Усталло Л. Б. – дочь укатила с внуком в недоступные теперь края. Будто у него – не у Усталло Л. Б. – цепь привязана к ноге – не шагнешь. Будто у него – не у Усталло Л.Б. – жизнь на конус пошла, вот-вот оборвется, и не увидишь тогда внука своего Димочку.
Будто у него – не у Усталло Л .Б.
– Левушка, – говорил бывало храбрый командир Потряскин, надраивая хромовые сапоги. – Не надо задумываться, Левушка. Надорвешься. Пошли лучше по бабам. С получки сам Бог велел.
– Это ваш Бог велел, – отвечал Усталло Лев Борисович. – А я, между прочим, мужской закройщик, товарищ командир Потряскин. Женщины не по моей специальности.
И краснел безо видимой причины.
Он был единственным в своей портняжной мастерской, кто не пил, не курил, в складчинах не участвовал и истово копил деньги для дочки своей Любочки. Потом стал копить для внука своего Димочки.
Ненавидели его за это страстно, всем портняжным коллективом.
В день получки он вставал первым у кассы. Всегда самым первым. И ждал потом долго, пока откроют.
– Не достанется, что ли? – хихикали сослуживцы.
– Достанется – не достанется, – отвечал Усталло Лев Борисович, – этого я не знаю. Я получу свое, а там как хотите. Еще деньги кончатся, или их вообще отменят. Нет, нет, рисковать я не могу. Я получу. Я получу, а вы как знаете.
И уносил домой до копеечки.
– Папа, – сказала Любочка однажды. – Давай уже не увиливай. Даешь согласие или нет?
Усталло Лев Борисович повел на нее измученным глазом.
Он с вечера еще догадался об этом, когда она шушукалась в углу со своим блондинчиком, и юркнул поскорее в постель.
– Я больной, – сказал он и спрятался под одеялом от нависшей ответственности.
Ночью был приступ. Приезжала неотложка. Делали укол в вену. На столе, в пепельнице, горкой лежали ампулы с обломанными головками.
– Ты не больной, – сказала Любочка. – Ты здоровый. Притворяться будешь перед врачами.
И отдернула одеяло.
– Дай мне умереть, безжалостная! – закричал Усталло Лев Борисович без особой уверенности в голосе. – А потом делай, что хочешь.
– Ты не умрешь, – сказала Любочка. – Тебе еще рано.
Над кроватью, в фигурной рамочке, висел на стене дедушка Усталло в ермолке, праздничной капоте, с бородой до пояса. Лев Борисович взглянул на него, глазами в глаза, будто посоветовался.
– Любочка, – спросил жалобно, – кто будут твои дети?
– Люди, папа.
– В паспорте есть графа, Любочка.