Случай на станции Кречетовка
Шрифт:
— Чего язык проглотил, продолжай по порядку, — ободрил Воронов.
— Грачи… — Космынин стушевался, Сергей нетерпеливо махнул рукой, — ясное дело поначалу слетятся в мусорскую, — сболтнув по фене, опять запнулся, но увидав, что капитан не обращает внимания на уличный жаргон, продолжил. — Лошак велел затихариться у поселкового совета и ждать приезда гостей. Ну, а потом доложить подробно, что да как… Глаз у меня алмаз и память хоть куда…
— Понятно с тобой! — прихлопнул руками Сергей, и уже обращаясь к Селезню. — Что скажете товарищ старший лейтенант… Молчите… А, по-моему, дело сдвинулось с мертвой точки. Нужно брать Лошака, немедля брать! А то боюсь, как бы старичок не подался в бега. — Воронов
— В приемном покое и в кабинете, — главврач непонимающе крутил головой.
— Так ведите, Иван Иванович, а ты, Филишин, сторожи задержанного.
Селезень из-за спины Воронова показал участковому огромный сизый кулак.
По Кречетовке молниеносно распространилась весть, что «органы» повязали Космыню. И пока того допрашивали и отвозили в линейку, доброхотные сударушки успели оповестить о том мать парня, сорокалетнюю еще не старую женщину. Изможденная не столько работой, сколь покойным мужем пропойцей и безалаберным отпрыском, сумевшим оттрубить по малолетке три года в колонии, вдова поначалу восприняла задержание сына внешне спокойно.
— Сколь веревочке не виться, а конец один… Бабы я знаю, уверена, Васек Семена пальцем не тронул. Но теперь на него все грехи спишут, а на кого еще прикажите, вон — какой бедовый сынок уродился. Да еще сидел за Лошака, ведь тот проклятый хотел почту ограбить, а мой дурачок прохрапел выпимши ту ноченьку, и не слухом, не духом не знал, чего бандюки там наворочали. Запугали парня колодники, велели разбой на себя взять, а то в карты проиграют… Васька и признался в том, чего отродясь не делал. Да уж лучше так, а то бы зарезали душегубы. С них, бандитов, станется…
Но сердобольные бабы знают, как довести попавшего в беду человека до кондиции — стоит только сочувственно напомнить о самом страшном, что ждет убийцу.
И, наконец, Космынина не выдержав, заголосила как кликуша:
— Ох, сыночек-кровинушка, и чего ты не слушал мать родную… И чего не уехал к тетке в Пензу, а ведь собирался… Тебя же идолы порешат, им медаль, а тебе, дурная головушка, смертушка-смертная предстоит. И на кого ты меня старуху оставил, и чего я на старости лет делать буду. Ой, вогнал мать живьем во гроб!
Одна старенькая бабушка заметила: «Чего ты, Зинка, по сыну причитаешь, как по покойнику, парень живой еще». Но Космылиха не унималась, того гляди станет рвать на себе волосы.
Женщины, поджав губы, молча, наблюдали слезливые излияния соседки, и как должное восприняли чей то злорадный шепот, из собравшейся округ толпы: «Доигрался сыночек твой разлюбезный. Сколько с ним чикаться, как с писаной торбой? А то охамел напрочь, никому проходу не дает».
Но, однако, прозвучал и разумный голос:
— Ты бы, Зинуха, шла в поселковый, в милицию. Узнай, куда малого повезли? И ступай там до начальства, проси, может, выпустят? А то и словечка за него некому замолвить, упекут опять по-горячке, куда Макар телят не гонял.
Космынина Зинаида вняла дельному совету, подобралась и пошла к местным властям.
Полуторка, с пятью залегшими в кузове вооруженными бойцами, тихо остановилась за углом тенистого переулка. И только когда в проулок въехала «эмка» городского отдела, покинув грузовик, к легковушке поспешил молодой военный, с дисковым автоматом в руках. В «воронке» рядом с водителем сидел участковый Филишин, капитан Воронов, перехватив ППШ, протянутый Свиридовым, пригласил тэошника присесть рядом.
— Молодец, младший
Когда младший лейтенант ушел, Сергей сказал участковому:
— Ну, вот Юра, действуем, как договорились. Я иду рядом, для виду — скромный пехотный командир. Ты вызываешь Конюхова, если дома — берем сразу, если не один и начнут палить, немедля падай, дальше уж моя задача… Понял?
— Так точно, товарищ капитан.
— Ладно, давай без чинов. Теперь вдохни всей грудью, и выдохни… Ну, что — пошли на Лошака…
По дороге участковый Филишин подробно, почти в красках описал кто таков уркаган Конюхов по прозвищу Лошак. Нарекли сидельца кликухой на зоне (так называли гибрид жеребца и ослицы). Фамилию урки мало кто знал — Лошак и Лошак. Иные по малограмотности, а маститые с намеренной издевкой кликали Лойшаком, на что тот, естественно, обижался. Да, Конюхов, соответственно воровскому прозвищу, отличался поистине двужильной меренячьей силой. Ростом мужик под два метра, широк в кости, но сух и поджар. Ходил, сгорбившись, постоянно сплевывая в сторону, числился на учете в тубдиспансере. Болезнь залечили, но бациллоносителем определенно являлся. И как с ним урки пьют из одной кружки… По виду закоренелый босяк и шаромыжник. И зимой и летом ходил в затертой фафайке (куфайка, как звали в народе) и растоптанных, нечищеных кирзачах. Даже в старости, а было мужику далеко за пятьдесят, был резв и подвижен, говорили, в рукопашной драке редко кто мог деду противостоять. Но и баран безмозглый, упертый и хамоватый… Ну, а если копнуть поглубже, поковыряться в рассуждениях и жизненной философии Лошака, то клинически тупой и никчемный человек. Так уж «подопечного» невзлюбил Филишин.
Жил этот лошара один в старом отчем домишке, в промежутках между частыми отсидками хозяина, пришедшем в дикое запустение. В доме расположилась ненавистная кречетовцам «малина». Временами там дым стоял коромыслом, раньше даже цыгане на украшенных лентами таратайках приезжали — скупать краденное. Не любили кречетовцы здесь даже мимоходом пройти, как пить дать подвернется кто-то из шантрапы и самое малое — начнет требовать денег на опохмелку.
Одним словом зачумленное место, обиталище уркаганов, форточников, щипачей, гоп-стопников и представителей непечатных блатных мастей, причем, самых разных возрастов. Там взращивали из шкетов-огольцов натуральных бандюг, на которых клейма ставить некуда, тут кантовались «откинувшиеся» зека, здесь было котловое кружало. Давно бы сравняли это поганое место с землей, но лучше иметь одну засвеченную блатхату, чем тайные, меняющие место вертепы.
Участковый, как положено по уставу, подошел к крыльцу и окликнул хозяина дома. Воронов, сотворив простецкую (точнее полупьяную) физиономию, стоял позади, едва придерживая висевший сзади автомат. Никто не откликнулся. Филишин ступил на крыльцо и стал стучать в дверь. Полное молчание в ответ.
— Ломай! — тихо произнес Воронов и оказался за спиной милиционера. Одним ударом ноги тот вышиб трухлявую дверцу.
Воронов повел стволом ППШ по углам жилища Лошака, вошел в горенку-прихожку, прошел дальше в спальню — никого. Как говорится, шаром покати. Редкая мебелишка ветхозаветная, истерзанная… Постель укрыта замасленным тряпьем, как говорят местные, даже «гребостно» к нему прикасаться. Одним словом, отвратительный клоповник. И вот здесь, в такой антисанитарии блатные пьют, жрут до отвала, дрючат дешевых девок-потаскух и учат жизни падкую до воровской романтики молодежь.