Случай Растиньяка
Шрифт:
– Папа на работе, а у мамы сегодня библиотечный день.
Катя грустно улыбнулась. Анна Николаевна Лобанова, Катина мама, всю жизнь проработала в фундаментальной научной библиотеке. В детстве Катя не понимала, как это в библиотеке – библиотечный день. У них в семье это стало шуткой. Мама вообще много смешного рассказывала о своей работе. Библиотека располагалась в старинном дворянском особняке, и читальные столы расставили, конечно, в бывшем бальном зале. Мама, смеясь, говорила, что библиотекарши перед сменой наводили марафет,
– Прямо как у Куприна в «Яме», – с улыбкой добавляла мама.
Эту шутку Катя оценила, когда повзрослела и прочла Куприна.
Катин отец, Сергей Петрович Лобанов, был инженером-автостроителем. Еще в 1989 году он ушел с умирающего ЗИЛа и устроился механиком в автосервис. Теперь он был уже пенсионного возраста, как и мама, но продолжал работать, слыл мастером золотые руки и шел нарасхват.
– Лучше я потом сама к ним заеду, – сказала Катя, очнувшись от воспоминаний.
– Нет, – нахмурилась Этери. – Не морочь мне голову, я тебя подвезу. Ехать одной – неконспиративно. Это первое место, где Алик будет тебя искать.
– А на твоей «Инфинити» – конспиративно?
– Зато на «Инфинити» удирать хорошо. Мы от него оторвемся. Не бойся, я с тобой подниматься не буду, в машине подожду.
– Фирка, ну вот почему мне так с тобой повезло? Всю жизнь кругом одна невезуха, а вот с тобой – просто сказочно повезло.
– Не ерунди, – отмахнулась Этери. – Ты по-прежнему без мобилы?
– Надо будет деньги на счет положить, – озабоченно нахмурилась Катя. – Мне теперь придется общаться с ними только по мобильнику. Городской телефон можно вычислить, приехать…
– Когда это ты успела заделаться такой конспираторшей? – засмеялась Этери.
– Сама не знаю. Жизнь всему научит. Дай пока твой, я позвоню.
Катя позвонила родителям и убедилась, что мама дома. Ее родители жили на Покровке, в Лялином переулке. Для пущей конспирации Этери запарковала машину в соседнем дворе. Катя вышла.
– Я постараюсь поскорее, – пообещала она.
Поскорее, конечно, не вышло. Мама плакала, ужасалась и требовала, чтобы Катя сказала, где будет жить. Катя тщетно пыталась ее успокоить и все объяснить.
– Мамочка, я буду в Москве, со мной все будет в порядке, но никто не должен знать, где я. Никто, даже вы с папой. Алик придет, будет выспрашивать, вы можете нечаянно проговориться…
– Никогда! – страстно заверила ее мать.
– Он может Саньку подослать, с него станется. Алику ты не скажешь, а внуку скажешь. А он тут же отцу передаст. Поверь, так будет лучше, – в десятый раз повторила Катя. – Я буду вам звонить каждый день. У меня все будет хорошо. Расплачусь с долгами раз и навсегда…
– Почему ты не хочешь взять денег у нас с отцом? Мы оба работаем и пенсионные не трогаем.
– Мама, я уже давным-давно должна была бы вам с папой помогать, а не с вас тянуть. Да, и не вздумай давать деньги Алику,
– Сроду я ему денег не давала и теперь не дам. А вот тебе надо бы… обжиться на новом месте.
– Не надо, мама. Алик опять наделал долгов, мне придется платить. Но это в последний раз. И поэтому никто не должен знать, где я.
– Ну вот что я отцу скажу? – спросила мать. – Да он меня прибьет!
– Мам, ну что ты такое говоришь? Папа тебя в жизни пальцем не тронул.
– Ну хоть сядь поешь!
– Да не надо. Неудобно, меня Этери ждет.
– Ничего, подождет.
Пришлось сесть. Кусок не лез в горло, но Катя заставила себя проглотить домашнюю котлету.
– Все, я побежала.
– Денег возьми. Без денег не пущу, – решительно заявила мать.
– Ладно, – сдалась Катя. – И ту картину я тоже заберу.
Была у Кати одна заветная картина, которую она не решалась хранить дома.
– На, забирай. Так и стоит нераспакованная.
– Мне надо бежать, – заторопилась Катя. – Скоро Санька домой вернется. Я ему записку оставила, он может отцу позвонить, Алик тогда непременно сюда нагрянет. Первым долгом.
– Ничего, отец его с лестницы спустит.
– Мне главное, чтобы он меня здесь не застал.
Катя расцеловала мать, взяла предложенные деньги, неловко подхватила под мышку крупногабаритную картину и ушла.
Она успела разминуться с Аликом, который действительно нагрянул, устроил скандал и действительно был спущен с лестницы. Катя узнала об этом на следующее утро. А пока Этери отвезла ее на Арбат, где они наняли каких-то симпатичных забулдыг, и те «за долю малую» перетаскали вещи в квартиру над галереей.
Катя осмотрелась. Квартирка маленькая, но чистая и симпатичная. Две комнаты и кухонька. Для Кати, привыкшей спать на кухне, вообще хоромы. Ей не понравились побеленные по евростандарту стены и безликая мебель из «Икеа», но она прикинула, что, если расставить книги, повесить занавески вместо казенных жалюзи, застелить стол скатертью, сшить на мягкую мебель чехлы, все можно устроить очень даже неплохо. А главное, она будет здесь одна.
Много лет Катя прожила в кошмаре раздвоенности, хорошо знакомом женщинам. Ей не хотелось видеть мужа, и все же по вечерам она подсознательно ждала его возвращения, замирала, прислушиваясь, не остановится ли лифт на их этаже, не повернется ли ключ в двери. Катя сама презирала себя за это, но ничего с собой поделать не могла.
Потом, когда стало совсем плохо, она уже ждала остановки лифта и поворота ключа с настоящим ужасом, молила бога, чтобы лифт не остановился и ключ не щелкнул в двери. Но суть дела от этого не менялась: она все равно ждала. А теперь – никакого лифта, и в этих дверях Алик точно не появится. Тут все на сигнализации.