Случайная женщина
Шрифт:
— Я же вас просил, — говорил он кому-то раздраженно-вежливо, вполголоса, — чтобы вода всегда была наготове. Всего вода… это же так нетрудно, моя милая.
Он вернулся со стаканом воды.
— Ну же, моя дорогая, — говорил он отеческим тоном. — Мы не должны терять нашего присутствия духа. Как сказал Максим Горький: «Они свое, а мы свое». Видите, как он хорошо сказал! Ха-ха-ха!
В голове у этого противного старика была невероятная каша.
Через пять минут, когда она совершенно успокоилась, он с видимой неохотой, запинаясь и выбирая слова, посвящал
— Мы памятуем, — говорил он, — что неверный муж (будем употреблять термин юридической науки), что неверный муж естественным образом стремится из своего дома на улицу и там, по ходу дела, попадает в гостиницы, рестораны и увеселительные сады. Это раз. Я говорю о мужьях вашего круга. Вы, может быть, думаете, что хороших ресторанов или увеселительных садов на свете так много? Я назову вам все рестораны, в которых бывает в Москве ваш муж.
Он назвал несколько ресторанов, в которых она, действительно, бывала с Васючком.
— Вот видите! — сказал он торжественно. — Я же говорил вам, что я знаю все. Я знаю, как ваш папа венчался на вашу маму, потому что я тоже стоял при этом. Вы как думаете?
Он, выкатывая белки, смеялся.
— А вы думаете, может быть, что в Петрограде хороших ресторанов намного больше? Смею вас уверить, что не намного. В Петроград я езжу лично сам. И также имею там агентов. Я только прошу вас, судариня, взглянуть на дело вполне серьезно, и вы завтра же будете иметь от меня телеграмму, кого сегодня в течение дня посетил ваш уважаемый супруг, где остановился, и что кушал, и с кем кушал, и даже на сколько кушал. Что вы на это скажете?
Он нагло посмотрел на нее.
— Я скажу, что вы, во-первых, порядочный нахал, — сказала Варвара Михайловна.
Он визгливо засмеялся.
— Судариня, я бьюсь об заклад, что ваш супруг не может пожаловаться на слабость вашего характера. А? Что? Я опять сказал правду?
Он хохотал, делая вид, что не считает возможным на нее обижаться.
— Сколько же это будет стоить? — брезгливо спросила Варвара Михайловна. — Предупреждаю, что деньги будут заплачены только после получения ваших сведений и притом, когда они будут проверены.
Старик свистнул и сказал:
— Pardon, ма-адам! Как это вы так себе представляете? Для вашего удобства я должен тратиться из собственных денег.
Он пустился в объяснения.
— Судариня, неужели вы полагаете, что для нас выгодно не оправдать вашего доверия?.. Я бы мог вам назвать многих выдающихся дам петроградского и московского света, жен профессоров и артистов. Эта скромная комната видела настоящие бриллиантовые колье… О, я могу вас уверять! Эта комнатка слышала не одно трогательное признание из нежных дамских уст. О, эта комнатка! Я бы посадил сюда романиста… такого, например, как Максим Горький. С какой стати они пишут там о босяках, о разных, с позволения сказать, зимогорах. У нас удивляются упадку отечественной литературы. Нет, я говорю господам романистам: пожалуйте к нам сюда! Сколько потрясающих драм, у-ю-юй! Ва! Ва!
Он взялся руками за стриженную голову.
— Все, что я для вас могу сделать, это — не взять с вас, судариня, за железную дорогу. Завтра вечером у вас уже будет в руках телеграмма. Вы подумайте. Телеграмма! Это говорю вам я.
Он сделал круглые, восхищенные глаза и, воздев руки на уровень плеч, растопырил пальцы. Потом прищелкнул языком и еще раз повторил:
— Подробная телеграмма. И все за мой счет. Итак, вы позволите, моя дорогая, написать вам квитанцию? Ну право же, мы сейчас с вами напишем эту небольшую квитанцию. Совсем маленькую. Это совсем не так страшно. Вот видите: развертывается такая маленькая тетрадочка, берется ручка и придвигаются чернила. Ну, хорошо, я вам поставлю цифру сорок.
Он писал:
— Получено от госпожи… простите, ваша фамилия?
…Они сторговались за четвертной билет.
Приехав домой, Варвара Михайловна заперлась в спальне и долго плакала.
VI
Утренний кофе пили в номере Раисы.
Кто-то постучал в дверь.
— Странно.
Оба они переглянулись, и она прочла в его глазах нехороший страх.
— Да? Вы думаете?
Она нарочно сказала ему «вы». Он встал и пошел к двери. Она проводила его насмешливым взглядом, потом крикнула.
— Постойте! Это мой номер, и я отворю сама.
Она встала из-за стола.
— Но что должна я «ей» сказать?
Стук повторился.
— Нет, это не она, — уверенно сказал Петровский.
Раиса подошла к двери и крикнула, поправляя волосы:
— Войдите.
Дверь приоткрылась.
— Телеграмму господину Петровскому.
Раиса взяла ее и брезгливо протянула ему. Петровский не понимал, на что она сердится. В этом было неприятное, мелко-женское. Ведь не мог же он уехать в Петроград, не указав точного адреса для корреспонденции?
Во все время, пока он распечатывал и читал телеграмму, Раиса, сидя за столом, иронически его наблюдала.
Петровский прочел:
— «Целую и крепко обнимаю. Спокойна. Знаю, что ты мой. Варюша».
— Можно?
Раиса протянула руку за телеграммой.
Это было тоже чересчур по-женски. Он медлил, аккуратно складывая телеграмму.
— Значит, нельзя?
В глазах была насмешливая просьба.
— Телеграмма совершенно пустая, как и следовало ждать… от Варюши, — сказал он.
— Значит, тем более… Или, может быть, ты считаешь это за навязчивость с моей стороны?
Виски ее порозовели. Она опустила руку.
— Да, конечно, ты прав. Какое основание я имею рассчитывать на подобную твою откровенность?
Пальцы, которыми она открывала края кофейника, дрожали. Она попробовала улыбнуться.
— Я соглашаюсь, что была бестактна.
— Пожалуй, если хочешь, прочти.
Он протянул ей телеграмму.
— О, нет! С какой стати?
Подумав, он спрятал телеграмму в карман и, подойдя к Раисе, хотел ее обнять и поцеловать ее руку.