Случайному гостю
Шрифт:
Дождь черкал на окне корявые надписи. На стенном двойнике-розе мельтешили разорванные, быстро стекающие вниз строчки.
Я медленно поворачивался на вертлявом сиденье вокруг своей оси — входная дверь, простенок с бледным оттиском — розой ветров, буфет, раковина, плита с чайником, окно над ними, темный угол с сундуком, санузел, состязающийся с буфетом в битве за кухню, дверь в комнату. Ветер, долго терзавший шпиль Бернардинов, нашел укромное окошко Гидеоновой кухни и злобно дунул в него — задребезжал столетний переплет, дрогнула синяя астра огня
Холодный сквознячок прошелестел у моего затылка, сам собою повернулся стульчик, на стене роза ветров, подобно стрелке компаса, дрогнула и крутнулась несколько раз — красный ее румб дотянулся до створки буфета и полыхнул кровавым отблеском на треснувшем стекле.
Скрипнув, створка отворилась, треснувшее и заботливо подклеенное изнутри аккуратистом Гидеоном стеклышко печально звякнуло.
Внутри в этой части буфета нерушимой стеной стояли высокие жестяные банки, и все как одна — с наклейками поверх надписей.
Пластырь с расползшимися чернилами на нём, криво наклеенные пожелтевшие бумажки, банка из-под муки — белое поле в красный горошек, банка из-под манки — рыжая в черный горошек, синяя банка с красной надписью «pipper», чуть выше лейкопластырь, ровными буквами написано «cedre». Что-то поблескивало среди них, отзываясь на зов красного румба.
Чайник на плите начал ёрзать и подрагивать.
Встав на робкий стул, я сунулся в глубины Гидеонова буфета, хотелось бы найти всё же заветную банку с чаем. Холодок снова прикоснулся к моему затылку, кто-то хихикнул за спиной, слышно было, как под столом протопали куриные лапки полуденных призраков, ветер снова залепил пощечину кухонному окну, и оно оскорблённо задребезжало.
Банка с надписью «сахар» оказалась доверху набита изюмом, в банке «перец» хранилась соль, тёмная стеклянная банка, на которой было написано «соль», всё время уворачивалась от моих пальцев, ну а чай, — чай нашёлся в банке чёрного цвета, с красными кофейными зернами на ней, и тщательно приклеенной винной этикеткой «Мускат аргентум».
Я осторожно снял банку, слез со стула, нашёл на полке-столике буфета заварочный чайник и несколько разномастных чашек, там же обнаружилась покорёженная временем сухарница.
Чайник, нерешительно потоптавшись на плите еще несколько минут, стукнул крышкой и выдал мощную струю пара.
Чай я заваривал долго — я вообще люблю заваривать чай, в этой церемонии присутствует определенная незыблемость и постоянство.
Здесь не место суете — следует не торопясь сполоснуть чайник кипятком, насыпать щепоть заварки, залить кипятком, дать постоять несколько минут и, досыпая чай, залить все это горячей водой ещё раз, в конце в почти полный чайник хорошо бы также добавить чего-нибудь эдакого — мяту, розовые лепестки, курагу, ягоды — ну в крайнем случае цедру, вот за этим — эдаким, я полез в буфет во второй раз. Подтащив явно упирающийся венский стул поближе, я взгромоздился на него и продолжил изыскания в буфете.
Банка «соль» так же прытко юркнула прочь, прилипая
Банка с надписью «мука» отважилась выступить вперед и больно наступила мне на палец.
— Даже так… — мрачно сказал я и расстроил жестяные ряды: с двух банок сорвал наклейки, остальные четыре открыл.
Распахнутые банки замерли в наступлении, словно маленькие боевые слоны с запрокинутыми головами.
Рассеяв поцарапанное временем воинство, я обнаружил за ними, на фоне нескольких синего цвета стеклянных штофов, небольшую прозрачную банку с плотно пригнанной крышкой. За стеклом, на каких-то лепестках, сидело маленькое, черное, усатое существо.
— Вот и славно, — заметил я обескураженным жестянкам, покачиваясь на вконец оробевшем стуле. — Уже начали похищать тараканов — и это среди белого дня, а ночью вы как? Выходите на большую дорогу? Бедные мыши…
— От таракана слышу, — неодобрительно сказало существо в банке. Кухня пришла в трепет. Налетел новый порыв ветра, высвистывая домовиков из теплых норок, задергался подо мной стул, не терпящий такой неоднозначной близости к буфету, глухо прокашлялось что-то в печи, выпуская через вьюшку тоненькие струйки сажи.
Я снял банку с полки. Слез со стула, стул прянул, мелко дрожа, прочь от буфета.
— А вы, — сказал я существу, разом забыв все бабушкины предписания, — простите, кто?
Существо выпрямилось и, заложив лапки за спину, сделало круг по днищу банки.
— Я сделал этот оборот пятьсот пятьдесят две тысячи и триста сорок два раза, — сказало оно торжественно.
— Впечатляет, — отозвался я, разглядывая узника.
Существо потёрло лапкой стекло.
— Ты не представился, — немного жеманно сказало оно.
— Вы тоже, — ответил я.
— Все зовут меня по разному, — сказало существо, пытаясь влезть по стеклу вверх и срываясь. — Но суть остается неизменной. О, как приятно слышать уважительное отношение — в былое время ко мне только так и обращались.
— Я так не люблю эти дутые тайны, — заявил я, собирая на разделочную доску, служившую Гидеону подносом, нехитрый чай. — Сейчас вот отправлю обратно, и загадывай гороху загадки — лет через пятьдесят ответит.
— Постой, постой, — заволновался маленький чёрный узник, — не думай обо мне плохо. Это все среда. Не ставь меня в буфет, там темно и банки — они вечно хамят, особенно крахмал и уксус.
— Что-то я не помню там уксуса, — сказал я, снова пристально рассматривая склянку с черной фигуркой в ней.
— Он в банке с надписью «спирт».
— Страшно подумать, где находится кофе, — сосредоточенно заявил я, счищая кожуру с мандарина.
Слышно было, как в комнате бабушка спорит с Гидеоном, там что-то снова упало на пол. Пленник стеклянной банки покашлял.
— Выпусти меня отсюда. Пожалуйста, — добавил он, немного поколебавшись. — Я расскажу тебе о лисе и о твоей левой стороне.