Случайному гостю
Шрифт:
Ночью мне снился Всадник.
Верхом на чёрном мраке он нёсся прямо на меня, лицо его сияло скорой победой. Хлопал по ветру плащ. Где-то в чёрной бездне над дорогой, тоскливо ухали совы. Я не мог ступить ни шагу, просто стоял на светящейся в темноте дороге и слушал глухой, как сердечная боль, перестук копыт коня, и часть меня ликовала.
Что-то толкнуло меня в плечо. Я разлепил глаза и сел на кровати. Очень болела голова. Надо мной, закутанная в клетчатый платок с головы до ног, стояла бабушка.
— Все-таки это плед! — сказал я спросонья.
— Даже два, — неторопливо произнесла бабушка и потрогала мой лоб. Провела по нему пальцами, отняла руку и дунула на нее. Головная боль прошла, — будто из-подо лба уползла злая змейка.
— То всё химеры, — удовлетворенно сказала бабушка. — Так, сейчас не до того. Я отвлекла его забавкой. У нас есть пувгодынки, но до крайности годынка. Идем, попытаем твой дар и выбьем с тебя тёмную часть. Как то говорится — зло злом.
Я машинально потрогал волосы. Они у меня тёмные.
— Больно не будет, — доверительно сообщила бабушка, укутанная словно пилигрим.
— А я уже и привык падать, — пробурчал я в ответ.
Мы прошагали на кухню. Там отчетливо пахло узваром и коржиками.
На столе, помимо шандала, пепельницы и книжки, расположилась та самая черная миска, в ней неспокойно плескалась вода, от воды шел легкий дымок, он тянул ароматом полыни и еще чем-то, знакомым и очень тревожным.
— Нет-нет-нет, — сказал я и замер на месте.
Бабушка остановилась и круто развернулась на ходу. Подол пледа пролетел над полом карнавальной волной, чередуя белые и черные клетки.
— Цо то е, — мрачно осведомилась она, — звыкла непокора? Крывляние?
— Я в воду смотреть не буду, — заявил я и шмыгнул в знак протеста.
— Дурень, — беззлобно заметила бабушка. — Кто-то сказал, что ты деинде глянешь? То вода будет смотреть на тебя.
Я опасливо подбираюсь к столу.
— А где Гости? — спрашиваю я.
— Заслала в Женину комнату, — говорит бабушка, устраиваясь на кушетке в своём бесконечном пледе. — Пусть покрутятся у ёлки. Поблазнюют.
Я замечаю у самой тарелки маленькую тёмную вещь.
— Бланки!!! — говорю я.
— Ага-ага, то они, — уютно замечает бабушка.
— Подуй, сказала, подуй на стул!
Я послушно дую на стул и усаживаюсь.
Вода, поволновавшись, издает нечто, похожее на хлопок. Я усиленно нюхаю воздух.
— Чего это, бабушка, вы туда положили, а? — спрашиваю я.
— Треть багульника плюс шестая часть чабреца и шестая часть алоэ, — отвечает бабушка, она интеллигентски, тоненьким ножиком, на давешнюю тарель с ласточками, чистит невесть откуда взятое яблоко. Кожура сползает тонкой спиралькой.
— Невежливо
— Да-а-а, — с сомнением говорю я, — они ко мне не пойдут.
— Как творится магия? — спрашивает бабушка и вычищает из каждой дольки семена.
— На выдохе? — отвечаю я.
— Хорошо, — говорит она. — А ешче? — И она с хрустом откусывает кусочек яблока.
— Ну… без напряжения, — бурчу я.
— Так, — говорит бабушка и откусывает ещё кусок яблока. — Ещё?
— Лучше закрыть, а потом открыть глаза и призвать помощь, — бросаю я угрюмо и раздражаюсь. — Это что, бабушка, экзамен?
— Нет, — говорит бабушка. — То жизнь… или быстрая смерть. Выбор есть, согласись.
Я закрыл глаза, вздохнул, задержал дыхание, попытался вспомнить реку, но вспомнил девочку с корзинкой и ее искусанную руку. Я выдохнул и Дар пришел.
Глаза пришлось открыть.
Кто нервирует меня всегда — это бауки. Какие же все-таки они неприятные. Маленькие, верткие, чёрные — в общем, комок пыли с ножками.
Первым, кого я увидел, был именно баук, он сидел под столом и выпучивал на меня маленькие жёлтые глазки.
— Пошел вон, вон, — сказал я. Баук вздрогнул и с громким топотом порысил в угол. Они всегда именно так и удаляются.
— У нас полчасика, — повторила бабушка. Что-то в ней показалось мне незнакомым, нет, скорее непонятным.
— Бери бланки, Лесик, — продолжила бабушка и плотнее закуталась в плед. Что-то опять показалось мне странным. Я выдохнул и взял колоду карт.
— Кто помнит, не портя, кто помнит, не путая, тому они будут во благо, — осторожно сказал я, приветствуя чужие карты. Бабушка удовлетворенно похрустела яблочком.
— Помощь!!! — напомнила она.
— Во имя венка, — говорю я. — И…
— И хватит, — говорит бабушка.
— …что также есть колесо, — продолжаю я, — и всех перемен что несут коса и руно.
Скатерть на столе пробегает рябью, а по ногам полощет сквозняк.
Я заканчиваю:
— …прошу помощи в знании…
И колокол не звонил, и не плакали в студёном небе гуси, и река не пела вечную песню покоя… А знание пришло, оно пахло зимними яблоками и был его вкус горек, как полынь.
— Раскладывай, — произносит бабушка, и голос ее будто стал мягче. Я тасую карты с некоторым опасением.
— Так, — говорит бабушка и достаёт из складок пледа второе яблоко. — Ты запомнил? Пасьянс элэмэнтарный. Ты готов?
— Всегда готов! — отвечаю я, и бабушка морщится.
— Спроси «Предстоящий день», — говорит она препарируя яблоко. — Проверю готовность.